Пленники старой Москвы

Князева Анна

Вот так наш сосед, бывший генерал царской армии Михаил Георгиевич Еремин, закончил свою жизнь.

Почему?

Теперь об этом уже никто не узнает.

Глава 13

Старые фотографии

– И все-таки, может, чайку? – предложила Инна Михайловна, заглядывая в глаза Катерине. – Не хотите заходить к себе, зайдем только в мою квартиру. Я покажу вам старые фотографии. На них есть все обитатели коммунальной квартиры.

Катерина ощутила легкую досаду оттого, что должна

извиняться.

– Простите, мне нужно идти.

– Что ж… – Инна Михайловна поднялась со скамейки и вдруг, охнув, села на место. – Простите, Катенька, у меня такое бывает. Вступит в коленку, идти не могу.

– Как же вы теперь?

– Не беспокойтесь, ступайте, куда хотели. А я посижу… Боль отойдет, как-нибудь доковыляю до дому. – Она доверительно улыбнулась. – Здесь недалеко: через дорогу перейти, двор пересечь и подняться на свой этаж…

Катерина взяла ее под руку.

– Я передумала. Идемте, я помогу.

Они пересеменили на противоположную сторону улицы и вошли в арку.

Предположив сначала, что это был продуманный ход, Катерина скоро убедилась в обратном. Уже на подходе к дому нога Инны Михайловны на глазах отекла и приобрела сизый оттенок.

Катерина собралась вызвать «Скорую помощь», но старуха решительно пресекла эту попытку.

– У меня есть свои, домашние средства.

И, как только они приковыляли в квартиру, она привязала к колену смятый капустный лист и уселась в гостиной.

Катерина сама вскипятила воду и привезла чай на сервировочном столике.

– Подайте мне зеленый альбом с полки, – попросила старуха.

Катерина подала и налила в кружки чаю.

Раскрыв альбом, Инна Михайловна принялась показывать фотографии:

– Я – маленькая… Мама… Отец… Об этой фотографии я говорила. Здесь – все жильцы нашей квартиры.

Катерина склонилась над снимком. Там за круглым столом сидели интеллигентного вида старушки, за ними стояли несколько человек, среди которых было трое мужчин. В офицере она сразу узнала отца Инны Михайловны, его Катерина видела на другой фотографии. Узнала саму Инну Михайловну и ее мать.

– Это было незадолго до выборов, – продолжила Инна Михайловна. – К нам в квартиру пришла агитаторша с фотографом из центральной газеты. Нас всех собрали в одной комнате и стали снимать. С краю сидит Серафима Васильевна Белоцерковская, за ней стоит сам профессор. Дальше – Фаина Евгеньевна Глейзер.

– А кто эта красавица? – Катерина указала на светловолосую девушку.

– Это – Лиля, дочь Фаины Евгеньевны. Я, кажется, говорила, Лиля была необыкновенно хорошенькой. – Инна Михайловна стала перечислять всех, кто сидел за столом: – Это Елизавета Петровна, сиделка Чехова, рядом с ней – абажурщица Александра Филипповна…

– Чья это комната? – спросила Катерина.

– Лили и ее матери Фаины Евгеньевны Глейзер.

– А почему фотографировали в их комнате? Вы же говорили, что самая большая принадлежала профессору.

– Их комната

была самой светлой.

– А это что такое?

– Что? – Инна Михайловна приблизила снимок к глазам. – Голландка! Теперь и я вспомнила, что в их комнате была голландская печь. Редкой красоты, вся в изразцах. Здесь их не разглядеть…

– Куда же она делась?

– Может, сломали… Хотя стойте! Когда мы с вами заходили в ту комнату, мне показалось, что прежде на стене не было выступа. Того, что слева у двери.

– Хотите сказать, печь попросту заложили?

– Почему бы нет? В доме появилось центральное отопление, и печь сделалась ненужна.

– Как интересно. – У Катерины увлеченно загорелись глаза. – Завтра скажу, чтобы стену сломали.

– В нашей квартире было много интересных вещей, – ностальгически проговорила старуха. – Например, раковина и водопроводный кран в коридоре. Не будь их, отцу не удалось бы организовать кухню и санузел в нашей части квартиры.

– Давно хотела спросить. Те три комнаты коммуналки, которые оказались в вашем распоряжении… Кто в них жил до того, как квартиру поделили на две части?

– Одну комнату занимала наша семья и Белая Бабушка Елена Викторовна. Но к пятьдесят второму году, когда разделили квартиру, она уже умерла. Еще одна комната принадлежала Софье Васильевне, родной сестре Серафимы Васильевны Белоцерковской. Третья – Елизавете Петровне, той, что служила у Чехова.

Инна Михайловна вспомнила несколько забавных историй, и они поговорили еще около часа. Наконец Катерина собралась уходить, пообещав на днях заглянуть.

Когда она подъехала к гостинице, был поздний вечер. Из больших окон ресторана на тротуар изливался праздничный свет. Катерина медленно прошла мимо, сквозь окна разглядывая сидящих за столами людей.

Поднимаясь по лестнице, она рассчитывала на то, что Герман уже спит. Ей хотелось тихонько юркнуть в постель, чтобы избежать объяснений или, по крайней мере, перенести разговор про Стерникову на утро. Катерина была уверена, что Герман будет оправдываться.

Но едва она зашла в номер, сразу же увидела мужа, сидящего на диване перед включенным телевизором.

– Что так поздно? – спросил он.

– Заговорилась с соседкой.

Пройдя в спальню, она стала снимать одежду, ожидая, что Герман пойдет за ней и попытается объясниться по поводу Стерниковой. Но он не пришел.

Помедлив, Катерина надела халат и сама вышла в гостиную. Присев рядом с мужем, сделала вид, что интересуется телевизионными новостями. Герман молчал. Тогда Катерина спросила:

– Можешь показать договор на покупку квартиры?

– Зачем? – он удивленно посмотрел на жену.

– Хочу узнать имя хозяина.

– Зачем? – повторил Герман.

– Хочу поинтересоваться, кто он такой.

Трубников выключил телевизор, встал и прошелся по комнате.

– Тебе сообщили, что случилось с рабочими?