Плетеный человек
Шрифт:
— Два с половиной, Витальич, — уже без улыбки отрезал я. — И шутки я не шучу. Соглашаешься — решаю проблему. Нет — так нет. К Петровичу иди… — на что морда у гнума стала кислой. — Ходил уже, — констатировал я. — И запросил наш Петрович…
— Дох…я!!! — взорвался Виталич. — И к тебе, кровопийце, послал!!!
— Вот какой молодец, — покивал я. — Рому ему привезу, уважает он его. Ладно, согласен?
— Согласен, — страдал гнум.
— Так, теперь к деталям. Вечером — это когда? И расчищай от людей третий и четвёртый ярус.
— Работа!
— Я на себя ловить буду, Витальич. И если будут ещё
— Да понял я, — страдал мастер, злобно на меня зыркая.
Ну и хрен с ним, пусть зыркает. Может — научится чему, может нет. Но надо благотворительность прекращать. И учиться чахнуть, что ли, рассуждал я, спускаясь в сопровождении проводника-человека в недра Романова.
32. Панаехавшая нечисть
Вообще, я на самом деле не учёл малочисленность Романова. И никаких лютых подземий здесь не было и быть не могло — полторы сотни гномов, даже меньше, и люди. Из производственного посёлка народ свалил, потому как сильных металюдей не народилось. Маги, теоретически, были, но просто не успели бы овладеть этой магией, сожранные нечистью.
А у гнумов магов вроде как и не было. По крайней мере, на данный момент. Были у них рунные жрецы: жрали в три горла, полировали сожранное гномьим пивом и рисовали граффити.
Но это работало на металле и под землёй. Под землёй — лучше. И осталось, соответственно, не так много народу, остальные в Меллорне. Ну или на том свете, но тут уж везде так.
Так вот, труды в разгаре, а на третьем ярусе, где производство — дюжина человек. А на четвёртом, с этими самыми испытательными стендами — вообще четверо.
Причём эти товарищи нам на пути из лифта встретились. С такими, интересными мордами, причём как у гнумов, так и у человека: одновременно и “работать мешають!” и “подальше отсюда поспокойнее будет!”
В общем-то — правы, отметил я, и послал сопровождающего. Мне нежить ловить надо, а не экскурсии водить.
Ловить её я собирался в ближайшей “стенде” — зале, практически квадратной, четыре на четыре, высотой три метра. Стояла в этой зале какая-то лютая гнутая фигулина. То ли стендовать что-то, то ли испытывать, чёрт знает. А я присел на станину фигулины и стал прикидывать. Некросом и вообще ничем таким особо не тянет. То есть, неподалёку умирали, это, если вчувствоваться, чувствуется. А вот активной и злостной нежити — нет.
Это, в общем, говорит о том, что нежить лютая и сильная. Но, при этом — оставляет объедки. Что странно — всякие толстые, или высшие умертвия, воплощённые для физического воздействия — обычно умные. Относительно, конечно, но сныкать объедки, по логике, должны.
А тут — нет. Тоже странно, впрочем, решил я не “маскироваться”.
Последнее у меня выходило… ну, так себе, но на немага и нечисть и нежить хватало. Металлокинез и тросы, в связке. Тросы принимали форму, какую надо, а металлокинезом я, пуча глаза, придавал вида и фактуру.
Например — мог выглядеть как гнум, но это всё же тросы, приглаженные небывальщиной. Пластичность и фактуру плоти они приобретали крайне локализовано, с людоедскими тратами энергии, и не металлокинезом, а своим “свойством”. Можно, но на всего Кащея не хватит и очень энергозатратно.
“Маскировка” трат таких не выдавала, но фонила не самым полезным для маскировки током небывальщины. И, подумав, я решил быть собой: выше вероятность, что нежить клюнет. А то людей-то она харчила, а магов в Романово нет, может и насторожиться.
И вот, сижу я, значит, сижу, ищу нежить, вчувствуюсь. И так часок где-то, как вдруг рядом фонит током небывальщины. А я не то, чтобы в каплю выпал — но как минимум удивился. Некросом от посетителя не тянуло, ну вот вообще! Ну в плане того, что местных схарчил он, тут было ощущение. Но не нежить, точно! А контуры защитной матерщины — не нарушены. Я этот момент, невзирая ни на какие заверения всяких гнумов, проверил.
То есть, может, где какая закорючка и стёрлась, но в целом — нечистик сюда проникнуть просто не мог. А он, паразит, тут, и странный какой-то… Вот не встречал таких, судя по ощущениям.
И если гнумьи закорючки не работают — плохо дело. Четыре поселения на них держатся, не считая того, что в крупных поселениях гнумы под землю зарываются.
А пока я эти мысли невесёлые думал, нечистик за углом механизмы сконденсировался и вальяжно потопал, хотя я готовился его на тросы ловить.
Ну ладно, может, пойму что, решил я на нечисть полюбоваться-вчувствоваться. Может, пойму, как этот паразит гномий мат игнорирует, а то неважная картина вырисовывается.
Нечисть вальяжно вывалилась из за угла. Любоваться на себя он явно не позволял — редкостной паскудности пакость. Вполне человеческого роста и пропорций, при том — покрыт свалявшейся, омерзительно воняющей чёрной шерстью. Длинной и грязной, противной.
Вдобавок, ступни тварюки были “условно-человеческими” (условно, потому что хрен под волоснёй поймёшь) но повернуты взад, при нормальном остальном, так что нечистик, получается, ковылял, а не вальяжно шёл. Но ловко, несмотря на неудобье, факт.
И рожа, тоже заросшая волоснёй, но… нихера не понимаю, гадкая и вонючая фигня, но! С какого хрена у неё явно монголоидные глаза и не менее монголоидное отсутствие носа? Вот ведь хрень нездоровая, причём, как он прошёл — я, кажется, понял. Этакий “запах” небывальщины от него отдавал песком, сырой землёй и кровью. Чего от нашей нечисти, как и, подозреваю, европейской, не чувствовалось.
То есть это было единственным “небывальским” отличием, других я просто не находил. Достаточно сильный, но никак не лютый нечистик, средний, типа лугового того же или трясинника.
— Дывай жраца, чилавека! — прошамкал нечистик, блеснув желтоватыми буркалами, и продемонстрировал лютые пилообразные зубищи.
— Чегось? — полюбопытсвовал я.
— Фуыфе нэвертные! — выдал нечистик. — Ды-рат-ты-цо тавай, сын аслица!
— От сынаслицы слышу, — отмахнулся я. — Ты кто такой?