Плохая девочка. 2 в 1

Сокол Елена

О. Мой. Бог!

Я наблюдаю это соблазнительное зрелище всего мгновение, но ощущается это так, будто проходит вечность. Настоящая мука! Наконец, я делаю первый судорожный вдох, но выходит слишком громко. Кай оборачивается на звук, и мне ничего не остается, кроме как захлопнуть дверь до того, как он меня застанет.

Черт! Черт!

Несусь в свою комнату и запираюсь там. Наваливаюсь на дверь. И долго пытаюсь привести дыхание в норму. С мыслями труднее – образ голого Кая в душе даже ночью никак не идет из головы.

Кай

Вчера

я сходил в универ на две пары. Старался не попадаться Мариане на глаза, сверился с ее расписанием, чтобы случайно не столкнуться в аудитории или коридоре. И все-таки заметил ее позже выходящей из столовой. Она остановилась и говорила с Лернером. Судя по его виду, он опять подкатывал к ней яйца: улыбался от уха до уха, выгибал грудь колесом, дергался и ржал, точно павиан.

Я поспешил свалить оттуда, чтобы не видеть этого. Сердце еще с минуту больно толкалось в ребра. Между нами все кончено, но что-то внутри меня отчаянно отказывалось в это верить.

После занятий я следил за тренировкой с верхней трибуны, затем, нехотя, поплелся домой. Пришлось буквально заставлять себя терпеть Эмилию и ее неугомонный треск – то со мной, то по телефону с подругами. Она упрямо не хочет слышать о моем нежелании быть с ней как прежде. Вешается на шею, лезет каждую минуту с поцелуями, щеголяет передо мной в одном белье и крутит бедрами, не оставляя попыток соблазнить, а если я ночью сбегаю от нее на диван в гостиной, дуется потом полдня и выносит мозг истеричным тарахтеньем и недовольством.

Марианы как будто никогда не бывает дома. Но ее присутствие постоянно ощущается в стенах и воздухе, а еще в шерстке кота, которого она берет к себе на ночь. По этой же причине я почти не расстаюсь с ним весь день – прижимаю к себе, глажу, с наслаждением вдыхаю ее запах с его спинки и за ушами. Так, благодаря Хвостику, мы с Марианой как будто ненадолго снова оказываемся вместе.

Это странно, я знаю, но вся моя жизнь оказалась наполнена такими вот странностями в последнее время: легкие звуки ее шагов по лестнице, запах ее шампуня в ванной комнате, ее любимое печенье, которое я покупаю и заменяю новым, когда в пачке его становится меньше. Я ловлю все признаки ее существования и радуюсь тому, что Мариана существует, и она где-то рядом со мной, пусть и не доступна.

Я даже проверяю ее щетку утром: если щетинки мокрые, значит, она спала дома, а утром приводила себя в порядок перед этим зеркалом, с которого ладонью стираю капельки конденсата, чтобы увидеть собственное, унылое выражение лица.

Мне кажется, я потихоньку схожу с ума. Превращаюсь в жалкую тень себя прежнего, но удивительно – теперь это меня не пугает.

Поздно вечером я сбегаю из дома с коньками и клюшкой. Добираюсь до спортивного центра и прошу пожилого сторожа:

– Пустишь, Василич?

Тот с усмешкой пропускает меня внутрь.

– И чего тебе не спится, Турунен?

– Хочу пощелкать шайбу по воротам. –

Отвечаю я.

Переодеваюсь, иду на лед, и, когда Василич врубает мне свет, с остервенением луплю по воротам. Так долго, пока не начинаю задыхаться. И когда лед принимает всю мою ярость, я чувствую себя освобожденным. Катаю шайбу по кругу, вспоминаю какие-то финты, которым учился в детстве – они и сейчас приводят меня в восторг.

И вдруг приходит понимание того, что хоккей давно стал неотъемлемой частью меня. Даже сейчас, вечером, в одиночку, без амуниции и без зрителей я получаю нереальный кайф от скорости и прохлады. Мне хочется кричать – от радости и боли, но, подняв взгляд, я вижу тренера, поднимающегося с верхней трибуны. Наверное, задержался на работе и зашел посмотреть, кто это тут нарушает порядок посреди ночи.

Он кивает мне перед уходом, и я отвечаю тем же. Хрен его пойми, что значил этот кивок, но он наполняет меня уверенностью в том, что я на правильном пути в поиске своих приоритетов. Раньше у меня получалось на все сто отдаваться хоккею, пока однажды меня не поглотила ненависть. Осталось лишь понять, как вернуться в ту точку, где я жил спортом и не позволял себе отвлекаться на что-то иное.

* * *

На следующий день в Большом я замечаю Алину. Догоняю и легонько касаюсь ее плеча:

– Привет.

– Ух, ты. – Ее глаза удивленно распахиваются. Она смотрит на меня снизу вверх и будто не верит, что это я. – Паршиво выглядишь! – Не таясь, выдает девчонка.

– Знаю.

– Хотя, обитательниц этого заведения вряд ли смутят красные глаза и впалые щеки. Вон, жрут тебя глазами, глянь! – Усмехаясь, Алина указывает мне на проходящих мимо девиц.

– Как твои дела? – Спрашиваю я, не обращая внимания на улыбающихся студенток, что краснеют при виде меня.

– Ты же явно не про учебу спрашиваешь? – Играет бровями рыжая.

– В общем, да. – Хмурюсь я.

– Все прекрасно. – Улыбается Алина, ожидая следующего вопроса.

Я, признаться, надеялся, что она сама выложит новости о том, что меня волнует.

– Как там…

– Мариана? – Угадывает она.

– Да. – Вздыхаю я.

– А почему ты у меня спрашиваешь?

– Ты с ней так и не общаешься? – Вот теперь я действительно удивлен.

– Нет. – Мотает головой рыжая. – Они ж теперь с Серебровым, как голубки, все время вдвоем проводят: по университету за ручку ходят. А ты не знал?

По моим внутренностям будто кто-то ржавым лезвием проводит.

– Знал. – Мой голос звучит хрипло.

– Так что. – Алина подходит ближе и обнимает меня одной рукой. – Дай-ка тоже тебя потрогаю: может, у нее хоть немного, да шевельнется совесть, если еще осталась. – Она смотрит куда-то в сторону. – Пусть поревнует, узнает, что это такое, когда с твоим парнем любовь крутят у тебя на глазах.

Я слегка ошеломлен. Следую за ее взглядом и вижу Мариану, спешащую куда-то среди толпы. Она поднимает глаза и… натыкается на нас.