Плохая кровь
Шрифт:
– Эй, Гиб, ты это серьезно насчет отставки? – Тоцци отодвинул стул и уселся.
Гиббонс скосил на Тоцци глаза, заморгал и вздохнул. Тоцци совсем не нравилось его молчание.
– Иверс – старая задница. Должность у него такая. Сам знаешь.
– Да... знаю.
Гиббонс говорил, очень тихо, почти шепотом,
– Послушай, пусть Иверс немножечко поостынет, потом я схожу и поговорю с ним. Можем даже вместе сходить, попозже, выслушаем эту фигню, покиваем головами, и на этом все. Пусть, черт побери, душу отведет, покажет, что он здесь главный. Этого ему только и надо...
– Как твоя девушка, Тоц?
– Кто?
– Роксана. Как она?
– Нормально. Но при чем тут она?
Гиббонс кивнул, не убирая рук.
– Хорошая девушка. Не будь дураком. Обращайся с ней хорошо.
– О чем это ты?
– Послушай меня. Обращайся с ней хорошо. Не обижай ее. Иначе будешь жалеть.
Тоцци вздохнул. Он понял, о чем идет речь.
– Лоррейн, дорогая сестричка. Опять тебе проходу не дает с отставкой, да?
Из груди Гиббонса вырвался глубокий вздох.
– Я не говорил с ней с тех самых пор, как она ушла тогда со стоянки. Она не подходит к телефону. – Гиббонс взял со стола шариковую ручку и щелкнул ею. – И она права, что разозлилась. Я ее не виню.
– Так ты уходишь из Бюро, чтобы осчастливить Лоррейн? Брось ты, Гиб. Это глупо.
– Знаешь, когда я лежал в больнице, то серьезно подумывал жениться. Очень серьезно подумывал. Мы нуждаемся в чем-то надежном, постоянном. Тем более на склоне лет. И особенно я. Что я буду делать, когда уйду с этой работы? Что, если я тяжело заболею, слягу, как тогда? Кто станет заботиться обо мне? А о Лоррейн, если с ней что-нибудь случится? Кто – ты?
– Ты, Гиб, становишься сентиментальным. Или это от возраста?
– Валяй, Тоцци, смейся сколько влезет. Тебе пристало шутить, потому что ты еще молод. – Он снова защелкал ручкой. Это начинало действовать Тоцци на нервы.
– Что это ты такое плетешь? Ты хочешь сейчас выйти в отставку? Поселиться в каком-нибудь тихом пригороде с моей двоюродной сестричкой? Ты об этом подумываешь?
Гиббонс взглянул Тоцци в глаза.
– Я не хочу потерять ее.
– Значит, она поставила тебе ультиматум? И если ты не бросишь Бюро, она навсегда уйдет из твоей жизни?
Гиббонс закрыл глаза и торжественно покачал головой.
– Да нет же, говорю тебе. Я вообще с ней об этом не разговаривал. Так думаю я сам.
Сердце у Тоцци бешено заколотилось. Неужели он потеряет напарника?
– Ты бы лучше сходил к врачу. С тобой творится что-то неладное.
Гиббонс снял ноги со стола и отшвырнул ручку. Тоцци ждал язвительной реплики. Ее не последовало. Что же такое с ним стряслось?
– Лучше скажи прямо, Гиб. Скажи мне сейчас. Ты уходишь или нет? Я должен знать.
Гиббонс улыбнулся, как крокодил, заново рожденный крокодил, крокодил, приобщившийся к высшей мудрости, крокодил, увидевший свет, крокодил, который не кусается.
– Позже скажу, – заявил он, выходя из-за стола. – Теперь мне нужно в сортир.
И он ушел, а Тоцци остался один в кабинете. Он сидел насупившись. Где-то в желудке возникло ощущение пустоты, и вовсе не оттого, что приближалось время обеда. Он взял ручку со стола Гиббонса и принялся щелкать ею.