Плохая вода
Шрифт:
Плохая вода
Глава 1
Ночью темень, ночью тишь, ведьма, ведьма, где ты спишь? Лисий след ведет к норе… Где же твоя нора, ведьма? Оооо, твоя нора мне известна. В твоей норе – бархат и парча, в твоей норе – ковры из Султаната, хрусталь и золото на столе, шелковые скатерти, кружевные салфетки, батистовые платочки, серебряные канделябры, фарфоровые супницы, жемчуга россыпями, услужливые горничные, пуховые перины, стены, уставленные книжными шкафами – армии пыльных фолиантов в твоей библиотеке… В твоей спальне – огромное зеркало, а в зеркале отражаешься ты, во всей красоте и бесстыдстве… Смоляные волосы, синие глаза, алые губы… Только у ведьмы бывает такая красота. Жемчужная сетка на змеиных косах, золотые перстни на тоненьких пальчиках, бриллиант в форме капли на серебряной цепочке и маленькая родинка между правой и левой грудью – я знаю тебя всю, каждое пятнышко, каждый волосок на твоем совершенном и наглом теле! Такая юная, такая прекрасная, такая ненавистная тварь…
Я
– Иефа, Иефа, слышишь? Эй, проснись! Иефа!
– Ночью темень, ночью тишь…
– Да ты бредишь, что ли? Ну, приди в себя! Это был сон, слышишь? Ты здесь?
– Да, Стив, спасибо. Это был сон. Просто сон.
– Что-то слишком уж часто тебе снятся "просто сны".
– Не бери в голову, Стив. Я посплю еще, ладно?
– Спи. Я разбужу, если что.
– Да, пожалуйста. Знаешь, Стив, эти сны не из приятных.
– Ясен пень. Спи, сил набирайся. Нам еще топать и топать.
– Я знаю, Стив. А все-таки не надо туда ходить. Вы мне не верите, а я чувствую… Нутром чую… Как зверь… Нельзя туда… Нельзя…
– Эх ты, пигалица…
Стив заботливо укрыл полуэльфку плащом. Иефа вздохнула во сне, страдальчески нахмурила брови. Даже при свете костра было видно, какое бледное у нее лицо и какие глубокие синие тени залегли под глазами. Стив покачал головой. Иногда ему казалось, что нужно было все-таки послушать барда и плюнуть на странную вырубку, на мертвых лесорубов и северное направление, но все как-то сложилось… Одно к одному. Зулин был очень убедителен, но пока не напали гибберлинги, оставалось еще маленькое, просто-таки малюсенькое зернышко сомнения. А Стив терпеть не мог незавершенности. И кто знает, может, если бы не этот чертов медальон с литерой V, снятый с мохнатой крепкой шеи мертвого гибберлинга, может, Стив бы и прислушался к тоненькому протестующему голосу. Но находка решила все. Зулин с торжествующим видом потрясал медальоном, аккуратно держа его за шнурок, и восклицал: "Я же говорил! Я же говорил! С севера!" С окровавленным ножом в одной руке и медальоном в другой, планар производил тягостное впечатление. Стив все время вспоминал, как легко и равнодушно Зулин перерезал горло беспомощному гибберлингу, и не мог понять. Нет, все ясно, враг – он и есть враг, в бою врага надо уничтожать, но беспомощного… В ответ на тихое ворчание дварфа Зулин беспечно махнул рукой и заявил, что зло подлежит ликвидации, что гибберлинг был явным злом, а следовательно… Иефа сидела на земле и смотрела на мага несчастными глазами, а Ааронн крутился вокруг нее, промывая и перевязывая раны от укусов и многочисленные царапины. При мысли о том, что полуэльфка, хоть и пряталась за его спиной, пострадала больше всех, Стиву становилось так стыдно, что хоть плачь. Вдобавок, собирая свои пожитки по всему лагерю, Стив наткнулся на безнадежно разбитую лютню и окончательно расстроился. "Нет, ну почему именно я?" – думал он, вручая исковерканный инструмент барду. Иефа только судорожно вздохнула и ничего не сказала.
Потихоньку темнело, Зулин скомандовал перенести лагерь на пару полян севернее и лихо распределил дежурства. Ему даже не возражали. Иефа баюкала изорванную руку, Ааронн хмуро сортировал перемешанные и растоптанные травы. Стив тогда еще поинтересовался, не заметил ли господин начальник, что Иефу здорово потрепали и что дежурить она вряд ли сможет? Пусть вылечится – удивился Зулин – она же умеет, как выяснилось. Иефа покосилась на убитую лютню и закусила губу, и тогда обычно невозмутимый Ааронн взорвался. Он подлетел к магу вплотную и заговорил ровным, звенящим от ярости голосом, и взглядом буравил, и наступал, глядя сверху вниз, и грудью ошалевшего мага подталкивал. Стив услышал много нового о методах магического врачевания, о стихийной и выработанной магии, о магии небоевой, но в бою применимой, о расходе энергии и бережном отношении к носителям оной, и понял так, что Иефа как раз таковой и является – стихийной, необученной, не боевой, но в бою применимой. А главное – сказал Ааронн, уже почти перейдя на шипение – главное, что он, Зулин, маг средненький, раз не попытался разобраться в способностях барда, а руководитель и вовсе никудышный, дальше своего носа не видит и в проблемы подчиненных не вникает, и что Иефа ближайшие пару часов даже синяк простенький залечить не сможет, а благодаря ей, между прочим, трое из двадцати на тот свет отправились, и в бою она, вопреки ожиданиям, не мешала, не отвлекала, а помогала только, и он, Зулин, должен ценить, что помимо барда в партии появился еще один целитель и еще один почти боец. И вообще Иефу беречь, как зеницу ока надо, а он вместо этого…
Зулин отступал мелкими шажками, растерянно глядя на эльфа, и неизвестно, чем бы все это закончилось, но Иефа с трудом поднялась на ноги и зашвырнула лютню далеко в кусты, да еще и выругалась – грязно и громко, и все замолчали. "Идемте уже отсюда – сказала полуэльфка и ухватила за лямки свой рюкзак. – Очень уж здесь противно".
И они пошли. Отыскали поляну поменьше и поуютней, костер развели, похлебку какую-то сварганили… Первым дежурил Ааронн, потом Зулин, потом Стив, потом… Потом дварф решил про себя, что пусть уж она поспит, а вот теперь и не знал уже, стоило ли… Иефа ворочалась и металась, говорила странным голосом непонятные фразы, вскрикивала… Стив будил, она смотрела сонными непонимающими глазами, вздыхала, благодарила, засыпала и все повторялось снова. От этой неизбежной последовательности становилось сильно не по себе. Дело ведь даже не в снах – можно подумать, Стиву никогда не снились кошмары! Снились, и еще как! – да, дело даже не в снах. А дело в том, что эти сны – почти явь. Вопреки своей прагматичности Стив понимал, что сейчас, вот прямо в эту секунду, нет для полуэльфки ничего более реального, чем эти видения. Они могут не только напугать. Они могут убить. И Стив ежился, всматриваясь в тоскливую морщинку между светлых бардовских бровей, и гадал, с кем же она воюет сейчас где-то там, где он вряд ли когда-нибудь окажется…
Какие холодные стены, братик, какие здесь холодные стены… Соберись, Элена, не раскисай, нельзя. Этого не может быть. Не со мной. С кем угодно, но только не со мной. Это сон. Я сплю сама или снюсь кому-то, но это сон. Так не бывает. Дочь герцога не могут бросить в яму. Просто не могут – и все. Я, Элена де Виль, дочь герцога, а значит это сон. Просто кошмарный сон, я скоро проснусь, Лиза принесет горячий шоколад и воду в серебряном кувшине, я этот кувшин обязательно запущу ей в голову, потому что вода будет недостаточно горячей… Или недостаточно холодной, это не важно, но наглая деваха будет ползать по полу, раскорячив зад, и собирать воду тряпкой, а я буду сидеть на кровати, пить шоколад и пинать ее носком туфли в мягкое место, и еще расскажу ей, что так теперь будет всегда, каждое утро, если, конечно, она не перестанет бросать пылкие взгляды в сторону моего брата. Тупая корова! Не ее крестьянским телесам греть Себу постель! Я ей устрою… Я ее… Боже, но как же здесь холодно! Дайте хоть что-нибудь, хоть какое-то одеяло, я не выношу эту сырость, она вгрызается в мои кости, гложет суставы, я мерзну! Я, Элена де Виль, мерзну на дне вонючего, сырого и темного каменного мешка! Бред! Это какая-то ошибка, какая-то чудовищная ошибка…Меня перепутали с кем-то. Хотя, нет, это тоже абсурд. Как можно меня – Меня! – с кем-то перепутать. И все-таки… Нет, вы еще попляшете, недоумки! Мой отец покажет вам, что значит немилость первого вельможи Железной империи! Мой брат по камешку разнесет эту башню, а вас… Вас… Я точно знаю, что вот сейчас, конечно, вот уже сейчас меня хватились дома и рыщут по всей округе, расспрашивают каждого встречного, вот, я просто вижу, как они врываются в ваши жалкие канцелярии, круша двери и переворачивая столы, а вы, мерзкие крысы в коричневых камзолах, дрожите и кланяетесь, потому что к вам пришли Власть и Деньги! Я знаю, еще несколько мгновений – и загремят засовы, распахнется дверь, Себ бурей ворвется в эту гнусную дыру, подхватит меня на руки, укутает в свой бархатный плащ и вынесет на свет божий, под яркое солнце, братик, братик любимый… А потом вы до конца жизни своей будете жалеть, что прикоснулись ко мне. Я… Только бы согреться немного.
Время тянется так долго.
Так долго.
Так бесконечно долго.
Так…
– Элена Патриция Виолетта де Виль! Встаньте перед лицом служителей Единого!
– Дочь герцога не будет стоять перед простолюдинами. Я требую, чтобы известили моего отца. Посмотрим, как вы тогда запоете.
– Элена де Виль, перед лицом Единого вы обвиняетесь в колдовстве, богохульстве, наведении порчи, ворожбе, некромантии, разврате, наведении чар на собственного брата и кровосмесительной связи с оным, совершении обрядов, направленных на уничтожение церкви Единого, ереси и подстрекательстве. Признаете ли вы себя виновной в перечисленных деяниях?
– Вы сошли с ума. Вы отдаете себе отчет, с кем вы говорите?
– Покайся, ведьма, облегчи душу, быть может, Единый простит тебя. Признаешь ли ты…
– Эй вы, сборище глухих болванов! Позовите моего отца, моего брата! Не то будет хуже!
– И в третий раз суд спрашивает тебя, признаешь ли ты…
– Подите к дьяволу, тупицы! Нет! Не признаю! Жизнью своей клянусь, если вы сейчас же…
– Святой отец, она ворожит, ворожит! Она одержима Тьмой, она собой не владеет! Это не она говорит, бедное, невинное дитя, это Тьма во чреве ребенка! Святой отец, не допустите гибели этого юного создания, изгоните из нее Тьму, умоляю! Спасите ее! Изгоните Тьму священной болью!
– Сын мой, она не стоит такого великодушия, но ты прав. Ее душа вопиет о спасении. На дыбу ее.
– Безумцы… Вы что, не слышите меня?! Позовите моего отца!