Плохо быть богатой
Шрифт:
Лесли изменился до неузнаваемости. Теперь он носил прическу в стиле 50-х, смазывая волосы бриллиантином, модные пластиковые „авиаторские" очки, вместо прежних, которые от тяжести постоянно съезжали на нос, умело разорванные и нужным образом обтрепанные джинсы „Ливайс" и потертую кожаную мотоциклетную куртку.
– Ты классно выглядишь, Лес! – восторгалась Аллилуйя.
Так же, как и Аллилуйя, он чувствовал себя непринужденно в обоих домах.
И, конечно, Руби была по-прежнему с ними. Теперь, правда, ее знаменитое „одевается, как Бог знает что", уже
Олимпия Арпель покинула сумасшедший мир моды и ушла на покой. Свою компанию вместе с контрактами с Билли Дон, Аллилуйей Купер и остальными манекенщицами она продала Эйлин Форд, а себе купила квартиру на Гавайях.
Олимпия не была замужем и жила одна, поэтому, познакомившись со своим соседом, вдовцом Ирвином Гинзбергом, который тоже приехал из Нью-Йорка, и влюбившись в него, она сама не переставала удивляться. Ему недавно исполнилось шестьдесят, и он вышел на пенсию, а до этого занимался производством одежды. Как выяснилось, и он и Олимпия двадцать лет прожили в Манхэттене буквально в двух шагах друг от друга, но впервые узнали друг о друге, только приехав на Гавайи.
Ирвин Гинзберг сделал ей предложение, и она приняла его, после чего они продали свои квартиры и купили большой дом с участком пляжа на побережье, откуда открывался прекрасный вид на океан.
Замужняя жизнь пришлась Олимпии по душе, и она ни капельки не скучала по Нью-Йорку. Она обрела душевный покой.
Но так и осталась заядлой курильщицей.
Фред Кочина наконец-то понял, что лишний вес и богатая холестерином пища чуть не сделали свое дело. Когда он гнался за подозреваемым в убийстве, с ним случился обширный инфаркт и ему пришлось провести двенадцать часов в реанимации. Жизнь его висела на волоске.
После того как он вышел из больницы, на его груди красовался здоровый шрам – память о перенесенной операции.
Вернувшись в свой участок и мечтая вновь заняться любимым делом, он с горечью обнаружил, что его перевели на более легкую работу, то есть попросту посадили на бумаги. Кроме того, ему пришлось отказаться от еды на ходу и начать заниматься спортом. Все это заставило Фреда принять кардинальное решение: он подал в отставку, получил лицензию и открыл частное сыскное агентство, состоящее из одного человека – его самого.
Он добросовестно выслеживал неверных мужей и жен, он готов был делать, что угодно, только не перекладывать бумаги и убивать остаток дня, смотря по телевидению очередную мелодраму для домохозяек.
И все же ему безмерно недоставало прежней работы. Полицейский – это уже на всю жизнь. Он им родился.
Карьера детектива Кармен Толедо круто пошла в гору. То, что она была пуэрториканкой и женщиной-полицейским, выделяло ее среди других. Поэтому, продвигая ее по службе, нью-йоркское отделение патрульной службы сразу убивало двух зайцев, и вскоре Кармен стала образцом женщины-полицейского испанского происхождения, на который всегда ссылалось начальство.
Поначалу она искренне поверила, что ее успешная карьера объясняется исключительно ее личными заслугами и добросовестным несением службы. Когда же она поняла, что это не так, то пришла в бешенство.
Никто не смеет делать из нее дурочку, даже если это ей выгодно. Упрямства, а главное, гордости у Кармен Толедо было в избытке.
Подав в отставку, она первым делом позвонила старому напарнику.
– Босс, думаю, что пара женских рук тебе не помешает.
– Конечно, нет, черт побери! – тут же ответил Фред Кочина. – Ты не представляешь, скольким дуракам, мечтающим о разводе, я должен был отказать, потому что не хватает людей.
Через год дел прибавилось вдвое, потом вчетверо, и ему пришлось нанимать еще детективов. Все стало, как в старое доброе время. Почти как раньше.
Антонио де Рискаль по-прежнему задавал тон в мире моды, он стоял у руля и хотел там оставаться. Ему очень недоставало Анук, но жизнь есть жизнь и не вечно же ходить в трауре. На его „грешки" смотрели сквозь пальцы, но он понимал, что для действительно прочного положения женитьба необходима. Даже в самых высших слоях общества на одиноких мужчин смотрели с подозрением, да и с остальными тоже приходится считаться. Он сознавал, что для полноты его сложившегося образа, для привлечения внимания – такого внимания, которого он требовал, – ему нужна женщина.
Жена. Ему нужна новая жена, еще одна Анук, которая бы смогла уживаться с ним и в то же время не слишком настаивать на выполнении супружеского долга.
Мариссу Карлайл Антонио знал давно. Ей было тридцать пять лет, она была вдовой, к тому же неотразимо красивой, и стоила полмиллиарда долларов. Страдала отсутствием аппетита, обладала убийственным чувством юмора, отличалась очаровательной порочностью и была тайной лесбиянкой. Совсем как Анук.
И, так же, как Анук, она и Дэвид Кэмберленд быстро стали неразлучной парочкой.
Через год после убийства Анук Антонио и Марисса объявили о своей свадьбе. Это, естественно, стало событием, больше похожим на сказку, – как раз то, о чем так любят писать газетчики. На невесте было, ну конечно же, прелестнейшее свадебное платье от де Рискаля, расшитое жемчугом, туалет дополняла также расшитая жемчугом кружевная фата и почти десятиметровый шлейф.
Если какая-нибудь женщина и обладала такой напористостью, как Анук, то это была Марисса де Рискаль; если Антонио можно сравнить с бомбой, то Мариссу – только с бикфордовым шнуром. Вместе они задавали тон в высшем обществе Манхэттена и крепко держали бразды правления, оставаясь некоронованными властелинами крупнейшего города мира.
Все было, как в доброе старое время.
Вполне естественно, что именно де Рискали устраивали приемы, на которых немодное становилось модным, приемы, становившиеся сенсацией и доказывавшие, что Марисса, так же как до нее и Анук, баба с головой.
И первый большой прием, состоявшийся после брака Антонио и Мариссы, был устроен в честь Эдвины – отметить ее фантастический успех. Банкет с коктейлями и официальным ужином, проходивший в шикарном ресторане „Бруклин Ботаникл Гарденз", закончился грандиозным балом.