Плоть (авт. сборник)
Шрифт:
Она, однако, была его двоюродной сестрой, и это должно было охлаждать его пыл. Должно, подумал он, но разумеется, не охлаждает. Особенно, если принимать во внимание, что табу на кровосмешение за последние 15 лет заметно ослабло.
Лучше ему не думать о подобных вещах, решил он, что было равносильно отказу от уже поданной красиво сервированной пищи.
Патриция закурила сигарету, сделала несколько затяжек и, глядя на Карфакса сквозь пелену табачного дыма, произнесла:
— Рассказывай.
Он рассказал все, что, по его мнению, можно было. Но понял, что, несмотря на
— Почему он лгал о своем изобретении? — громко спросила она. — Почему? Не могу понять, что с ним. Неужели же он не может постоять за себя, даже после смерти?
— Не понимаю.
— При жизни он всегда «умывал руки». Был бесхребетным! Предпочитал Ничего не делать, лишь бы кого-нибудь не рассердить. Не переносил чужого гнева. Стоило мне притвориться сердитой — и я всегда добивалась, чего хотела. Кроме одного-единственного, чего желала больше всего на свете!
В литературе имеется множество описания женщин, которых гнев делает еще более прекрасными. Патриция определенно не принадлежала к их числу. Разъяренная сука, подумал Карфакс.
— И что же это было за одно-единственное? — спросил он, поскольку она явно ожидала такого вопроса.
— А как ты думаешь?
— Ты хотела, чтобы он начал с тобой спорить?
Сначала она удивилась, потом на лице ее появилась довольная улыбка.
— А ты очень понятлив. Мне это нравится.
— Для этого не надо обладать большим умом, — сказал он и наклонился к ней: — Если говорить честно, то независимо от того, насколько патологически относился твой отец к чьему-либо гневу, теперь у него нет никаких мотивов, чтобы лгать. Он мертв. Во всем мире никто ничем уже не может ему навредить, и он непременно захотел бы приписать себе честь изобретения «Медиума», если у него…
— Что «если»?
Он улыбнулся.
— Я говорю об этом существе, которое называет себя твоим отцом, так, словно оно на самом деле им является. По правде говоря, очень трудно удержаться от того, чтобы не думать о них, как о покойниках.
— Гордон, я не желаю вступать с тобой в спор об этом! Я знаю, что папа изобрел машину, позволяющую входить в контакт с умершими, знаю, что это — действительно покойники! Я ненавижу Вестерна, потому что он убил моего отца, но он абсолютно прав относительно всего, что касается «Медиума». Да ты и сам говорил, что голос, который слышал, был голосом моего отца. Теперь я не удивлюсь, если узнаю, что Вестерн гораздо сильнее, чем сам о том говорит. Я имею в виду, что он, возможно, не только беседует с покойниками и видит их, но способен воздействовать на них, подчинять своей воле. Может быть, он располагает средствами причинять им боль?
— Каким же образом?
— Откуда мне знать? — сердито бросила Патриция. — Ты сам говорил, что, по его словам, энергия может на них воздействовать. Возможно, он прикладывает большое количество энергии, а это для них мучительно.
— Или, может быть…
— Да?
Она нагнулась вперед и немного в сторону, чтобы загасить окурок; щит сдвинулся набок. Груди у нее были красивыми и полными, не слишком большими и не слишком маленькими — как раз такими, как у отрицательной героини Эдвина Бута в первоначальной версии «рогов Торговца».
— У меня нет никаких улик, подкрепляющих мои рассуждения. Но, возможно, Вестерн предлагает нечто твоему отцу, и это заставляет его лгать.
Зачем ему это? — спросила Патриция. При этом лицо ее снова исказилось.
— Не знаю. Может быть, Вестерн лжет твоему отцу, предлагая… Ну, скажем, шанс вырваться оттуда. Пусть это и загробная жизнь, но она вовсе не напоминает рай. Тьфу, что я говорю! Никак не могу отделаться от впечатления, что они — действительно умершие люди.
— Почему ты так сильно противишься этой идее?
— Давай не будем начинать этот спор, — предложил Карфакс.
Примерно минуту она молчала; затем открыла рот, но тут же закрыла — из дверного громкоговорителя раздались три коротких свистка. Карфакс встал, подошел к двери, заглянул в глазок и произнес кодовое слово, которое открыло замок. В номер вкатилась куполообразная черепаха, остановилась по его команде и откинула крышку. Карфакс забрал поднос с тарелками и чашками, и велел черепахе покинуть номер.
Патриция так накинулась на ужин, словно не ела с самого утра. Карфакс и сам проголодался, глядя на нее, и помог ей доесть всю посуду и столовые приборы, кроме одной ложки — горничная забыла пополнить бутыль с растворяющим соусом, и его не хватило.
— Вишня, — заметил он, повернул ложку так, чтобы можно было прочесть рельефные буквы на ее ручке. — Не люблю синтетическую вишню, хотя обожаю домашний вишневый пирог.
Поднос должен был, по идее, иметь вкус шоколадного молочного коктейля, и Карфакс решил оставить его на потом.
Затем он налил по 50 грамм коньяка, и они молча чокнулись.
— Интересная мысль пришла мне в голову. А что, если я беседовал вовсе не с твоим отцом, а с его ловкой имитацией? Ведь голос можно подделать. А то, что меня так напугало, могло быть просто голограммой…
Она поставила рюмку.
— А для чего Вестерну прибегать к таким театральным эффектам?
— Да чтобы напугать меня!
— Зачем?
— Чтобы я не задавал больше вопросов. Дядя… — Он запнулся в нерешительности, словно ему было трудно произнести эти слова. — Дядя Руфтон так и не ответил мне, могут ли люди-медиумы вступать с ними в контакт. То есть, я имею в виду, с эмсами.
— Ты можешь спросить об этом же у своей жены.
— А если она не знает? Эти… эмсы… понимаешь ли, далеко не всезнающие.
— Я была у очень известного медиума, — сказала Патриция. — У некоей миссис Холлис Уэбстер. Она производит впечатление честного человека. По крайней мере, с нее сняты обвинения в мошенничестве благодаря деятельности Комиссии по психическим исследованиям Сиракузского университета.
— Ты ходила к медиуму? Для меня это новость. Но для чего? Чтобы поговорить со своим…
— Да, со своим отцом.
— И каким же был результат?
— Я ходила дважды, и оба раза у миссис Уэбстер ничего не получилось. Правда, во второй раз она сказала, что почти вышла на контакт Ощущала это.