Плотское желание
Шрифт:
Я завожу его в свою маленькую ванную и вижу, что он снова на грани потери сознания. Я начинаю прикидывать, может ли он прислониться к стойке, пока я включаю душ, но, глядя на него, понимаю, что он окажется на полу, если я это сделаю. Поэтому я затаскиваю его в душ полностью одетым, помогая ему прислониться к стене, пока я наклоняю лейку и включаю воду, чтобы холодная вода не попала на него.
Это похоже на внетелесный опыт, как будто я наблюдаю за тем, как сама прохожу через ситуацию, в которой никогда не ожидала оказаться. Я снимаю с себя окровавленную майку и джинсы, бросая их на пол, а затем опускаюсь на мокрый кафель в нижнем белье и начинаю помогать ему освободиться от толстовки, прежде чем приступить к остальной одежде.
Раздевать его вот так - странно интимно. Он стонет, когда я стягиваю с него футболку, и я морщусь, видя синяки, расползающиеся по его ребрам и животу. Кто-то, а может, и несколько человек, не просто ударили его несколько раз. Я совсем не уверена, что у него нет трещин или переломов ребер, и ко мне возвращается чувство, что это было нечто большее, чем просто ограбление.
Я не очень разбираюсь в таких вещах, но травмы выглядят настолько серьезными, что кажутся личными счетами.
Он издает еще один тихий стон, когда я начинаю расстегивать его джинсы, и я чувствую, как по позвоночнику пробегает дрожь. При других обстоятельствах услышать этот звук от него, пока я раздеваю его, было бы совсем не так. Но он все равно сжимает что-то внизу живота, заставляя меня думать о том, что я чувствовала, когда он прижимал меня к двери в комнате отдыха, как я хотела, чтобы он исполнил все те грязные вещи, которые он шептал мне на ухо.
Этот человек ужасно вредит моему самоконтролю.
— Помоги мне, Данте, — пробормотала я, пытаясь спустить его джинсы с бедер вместе с боксерами. Мне кажется, что его одежда уже испорчена, как и моя, но мне удается снять ее, оставив в грязной куче на полу ванной вместе со своей одеждой.
Вода уже теплая, и я снова настраиваю душевую лейку, доставая мочалку. Осторожно взявшись за его лицо, я приседаю между его ног и начинаю вытирать кровь, пытаясь определить, где самые серьезные повреждения. Его нос, похоже, сломан, и я понятия не имею, что с этим делать. Если его вправить неправильно, то у него будут проблемы, но я не думаю, что смогу сделать это сама.
По правде говоря, мне кажется, что я не в состоянии сделать все это самостоятельно.
Его опухшие глаза чуть приоткрываются, когда я начинаю вытирать кровь с его лица. Я вижу, как его взгляд медленно скользит по мне, и ухмылку по маленькому изгибу его рассеченных губ.
— Ты-выглядишь-хорошо. — Слова выходят невнятными, но я слышу в них попытку юмора. — Действительно... чистенькая... милая.
— Не говори. — Я бросаю на него такой взгляд, на какой только способна, учитывая, что мое сердце колотится в груди, как от нервов, так и от близости к нему. Даже когда он избитый и в синяках лежит в моем душе, кажется, что мое тело не забыло, что мы делали вместе, и как хорошо мне было от этого. — Просто позволь мне вымыть тебя, хорошо?
Данте ничего не отвечает, но мне кажется, что я все еще вижу на его губах намек на улыбку.
Потребуется целая вечность, чтобы оценить степень его повреждений. Больше всего, помимо того, что у него могут быть сломаны ребра или что-то еще, меня беспокоит порез на левом боку, который выглядит так, будто кто-то пытался ударить его ножом. Это единственная открытая рана, которую я нахожу, кроме кровоточащего носа и рассеченной губы, но ясно, что случившееся могло быть гораздо хуже. Также очевидно, что на рану можно наложить швы, а это возможно только в том случае, если он попадет в больницу.
Он ясно дал понять, что не хочет этого делать.
— Мне придется попытаться закрыть это. — Я очищаю рану, как могу, стискивая зубы каждый раз, когда он издает болезненный звук. Я ненавижу причинять ему боль, он усложнил мою жизнь и доставил мне огромное количество разочарований за то короткое время, что я его знаю, но это не значит, что мне нравится видеть его раненным.
Особенно когда я слишком хорошо помню, как хорошо мы можем чувствовать друг друга.
Вода начинает остывать к тому времени, когда я смываю с себя всю кровь и грязь. Я выключаю ее, снимаю бюстгальтер и трусики и оставляю одежду в куче на полу. С этим я разберусь позже, а сейчас мне нужно обработать рану и уложить Данте в постель.
Я снимаю халат с крючка на стене, накидываю его на себя и роюсь в аптечке под раковиной. Это совсем не то, что я себе представляла, когда покупала и прятала ее, я представляла себе ожоги от жира для бекона или то, как мой отец разбил себе большой палец молотком, когда чинил что-то в доме, но я благодарна, что она у меня есть. Я беру ее с собой в душ, вынимаю ленту-бабочку и присматриваюсь к тому, что, по моему мнению, должно быть ножевой раной.
— Будет больно, — предупреждаю я Данте, открывая спиртовой тампон. Не могу представить, насколько сильно, но вижу, как его рот снова дергается, а глаза приоткрываются.
— Я-буду-в порядке, — успевает сказать он, а затем его голова снова откидывается к кафельной стене.
Это либо разбудит его, либо заставит полностью отключиться. Я стискиваю зубы, проводя смоченным тампоном по ране. Я не стараюсь делать это медленно и осторожно, думаю, это одна из тех вещей, которые лучше делать быстро, как отрывать пластырь.
Данте стонет, его глаза открываются чуть шире, а живот напрягается и спазмирует, когда я провожу подушечкой пальца по ране еще раз. Я отбрасываю все в сторону, морщась от боли, когда наклоняюсь вперед и начинаю по дюйму сжимать плоть, закрывая щель лентой-бабочкой. Это самое близкое к швам, что я могу сделать.
— У тебя останется шрам, — говорю я ему, заканчивая. — Если бы ты позволил мне отвезти тебя в больницу, то, возможно, и не было бы. Но... — Я поднимаю на него глаза и пожимаю плечами. — Ты был так настойчив, как я могла тебе отказать?
Снова эта чертова ухмылка, подергивающаяся в уголках его рта, причем так, что я не могу представить, как он находит что-то смешное.
— Это сексуально, правда? — Слова немного путаются, но я прекрасно понимаю, о чем он говорит. — Шрамы?
— Конечно. — Говорю я ему наотрез, но на самом деле он не ошибается. В шрамах на таком мужчине, как Данте, определенно есть что-то сексуальное. Я просто хотела бы иметь более полное представление об обстоятельствах, при которых он получил этот шрам.
Например, стоит ли мне беспокоиться о том, что кто-то последует за ним в мой дом.
Может быть, было бы лучше отвезти его к нему домой. Сейчас уже слишком поздно менять это решение, но я начинаю понимать, каковы могут быть последствия всего этого, во что я могла ввязаться. Или, может быть, "понять" – это не то слово. Скорее, мое воображение разбушевалось, и в данный момент мне не за что ухватиться с полной уверенностью.
Я закрываю аптечку, кладу ее на стойку и беру полотенце, чтобы вытереть Данте. Очередная острая боль пронзает меня, и я пытаюсь отогнать ее.