Плутание в потёмках
Шрифт:
– Не вижу никого.
– Они зашли в ангар…
Пока я обдумывал план дальнейших действий, возле раскрытых ворот появилась очередная малочисленна группа… Людей? Роботов?
– Диодор, ты не видишь, кто там? Свободы или люди?
Андроид несколько секунд натужно жужжал фотоэлементами, видимо, настраивая периодически заедающий правый зум.
– Вроде… Похожи на свободов. Но, скорее, переодетые люди. Моторика отличается от уверенной походки гордого свобода – какая-то вся расхлюстанная, совсем как у тебя.
– Ну-ну, – не воспринял я замечание. Критика об отсутствии должной грации
Пока я дулся на андроида, в ворота прошли ещё порядка десяти «роботов».
– Пойдём, тусняк начинается. Может, затеряемся среди адептов, – решил начать действовать я.
Вылезли из аэрокара и мелкими перебежками направились прямиком в пасть к «тигру»… Хотя… Ворота более походили на развёрзнутую пасть парализованного бегемота. Охрана здесь отсутствовала минимум лет пять, и мы беспрепятственно проскользнули внутрь.
Огромное помещение выглядело совсем непрезентабельно – наполовину разрушенная крыша, выбитые стекла, и ветер, гуляющий в пустоте сам по себе. Куда подевались немногочисленные посетители этого заведения, оставалось загадкой. Правда, недолго.
– А где все? – тоже удивился Диодор.
– Ищи лаз под землю, – ответил бестолковому роботу.
Вместе обошли территорию, и в углу обнаружился вход в старое бомбоубежище. Андроид шутя откатил массивную дверь, и пахнуло спертым, плесневым воздухом. Освещение конечно же не работало, что, впрочем, ни для меня, ни, тем более, для андроида не создавало особых проблем. И мы шагнули в тухлую атмосферу катакомбных адептов новой религии.
Узкая бетонная лестница некоторое время вилась на пару этажей вниз и закончилась ещё одной дверью. За которой во тьму уходил высеченный в камне коридор. Периодически прерываясь закрытыми дверьми. Как и положено заброшенным помещениям, стены оного густо покрывала «наскальная» живопись. Видимо, с самых древних времён человека неудержимо тянуло разукрашивать безразличную пустоту каменной поверхности весёлыми картинками. Но если в доисторические времена для примитивных людей источником вдохновения служили сцены охоты и окружающий животный мир, то теперь же, с безудержны развитием интеллекта, предпочтение отдавалось узко-специфической теме внешней репродуктивной системы человека, порою дополняемой пояснительными надписями или абсолютно абстрактным хаосом из завитушек и прямых линий.
Что подталкивало человека к искусству в прошлом, и что двигает его туда же ныне, загадка из области, наверное, коллективного бессознательного.
– Это что, в каждую дверь надо заглядывать? – Диодору, судя по всему, было плевать на творческие порывы царя природы.
Я пожал плечами:
– Есть более продуктивные варианты?
– Нету.
– Тогда и рассуждать не о чем. Вперёд. Где-то же они сейчас проводят свои таинственные таинства.
И мы пошагали вдоль истекающих конденсатом разукрашенных стен, открывая подряд все двери и заглядывая в скрытые за ними помещения. Но только ватная тишина встречала повсюду.
– Вот же, законсперировались, – бормотал Диодор, проверив очередное пустующее помещение и перемещаясь к следующему, – Словно за ними тут с собаками гоняются. Да кому они нужны… Оп-па!
Я остановился, услыхав последнее восклицание. Вернулся назад и вслед за андроидом заглянул за двери.
Здесь, видимо, когда-то находился актовый зал – приличных размеров помещение со сваленными у стен пластиковыми креслами в дальнем конце ещё имело и небольшую трибунку. Возле которой сгрудились служители робо-культа. И на беглый взгляд – сплошь обладатели расхлюстанной походки, но с прикидом под роботов.
Воочию ознакомиться с самим проводимым таинством я просто-напросто не успел – кто-то из местных заметил наше явление:
– Робот!
И все разом обратили на нас свои взоры. Часть носила на носах вирт-очки, часть, судя по всему, обладала встроенными инфракрасными линзами.
– Здрасте, – я начал импровизировать, – Мы хотим вступить в вашу конфессию.
Но что-то радостного удивления в лицах присутствующих от обретения новых братьев по вере я не заметил. Лишь тихий ропот покатился по рядам. Видимо, хвала единственному здесь настоящему роботу. Вперёд из толпы выдвинулся худющий, абсолютно лысый парень, облачённый в знакомый уже лапсердак.
– Роботам здесь не место!
– Как же так? Вы айроны? Или мы ошиблись дверью?
– Не ошиблись. Но робот должен покинуть помещение, иначе…
В последнем «иначе» прозвучала прямая явная угроза.
– Постойте, постойте. Не будем горячиться, – я попытался закончить мирно нашу экскурсию, без неприятных эксцессов для местной верующей публики, – Мне нужна…
Закончить не успел – из толпы отделились три крепких, перекаченных стероидами, парня, наверное за образец подражания избравших роботов-штурмовиков. Правда, лишь их широко растиражированный художественный образ. И не имевший с реалиями никаких точек соприкосновения.
– Вали отсюда по-добру… – Обладатель самой активной жизненной позиции грубо подтолкнул Диодора к двери. – Робот!
При этом слово «робот» прозвучало на редкость уничижительно. Что было даже как-то странно услышать от позиционирующих себя последователями первородного робота. Либо я чего-то недопонял в их религиозных постулатах.
– Э-э, – миролюбиво попытался предупредить робо-фила от опасности необдуманных действий, но не успел…
В моём напарнике тут же включились профессиональные рефлексы самосохранения – резко отбив «дружески» протянутую руку, он нанес короткий удар в солнечное сплетение нападавшего. И я явственно услышал в местной тишине хруст хрящей принявшей удар грудины. Об активной жизненной позиции её обладателя теперь можно было благополучно забыть до полного прохождения курса медицинской реабилитации.
– Ах, ты… Робот! – На андроида тут же кинулись пребывающие покуда на ногах «штурмовики».
К большому их разочарованию они вступили в единоборство с истинным, а не киношным штурмовиком – Диодор до Хартии Уравнения служил в элитном отряде «Космических барсов». И в бюро я его поначалу взял чисто для физической поддержки – по характеру работы зачастую приходилось контактировать с не вполне адекватными личностями. Мне в первые месяцы хватило пары переломов и сотрясов, чтобы пересмотреть отношение к некоторым представителям рода человеческого.