Плутоний для «Иисуса»
Шрифт:
— Вот, Михал Михалыч, тот самый Бобров.
— Здравствуйте вам! — вежливо и в то же время без приниженности поприветствовал Майер присутствующих, искоса поглядывая на Робинзона.
Тот был похож на запустившего занятия борца. Маленькие глазки на добродушном и даже простоватом лице сверлили вошедшего, словно пытались проникнуть в самое нутро. Расстегнутая сверху рубаха обнажила волосатую грудь. На ней, как на шерстяной подушке, покоился массивный золотой крест, закрепленный на свисающей с шеи крупнозвенной, также золотой цепи.
— Ну здравствуй-здравствуй, как тебя там?..
— Бобров, — коротко ответил Марк.
— А что ты такой важный, Бобров?
— Не важный, а серьезный.
— Ну?! А если выпьешь, расслабишься?
— Нальете — выпью.
— А что? — повернулся Робинзон к своему «синему» товарищу. — Вроде не болтун.
— Лучше всего это под утюжком проверяется! — угрюмо заметил тот.
— Ну, Цепень, что ты с порога нервируешь человека! Вон даже Лис ножки поджал, будто по малой нужде просится!
Лисовский вымученно улыбнулся.
— Так агрегат этот еще надо на меня поставить, — дерзко сказал Марк.
— Ты хочешь сказать, что вора можешь ударить? — аж наклонился над столом, чтобы быть поближе, Робинзон.
— Ни Боже ж мой! — воскликнул Марк. — Только я думаю, сам вор не будет меня утюжить, на то у него «быки» есть.
— Правильно! — кивнул, заинтересованно глядя, Робинзон.
— Ну а эту братию бить можно, нужно и полезно — злее будут!
— Оригинал! — одобрительно сказал Робинзон. — Держи краба!
И протянул через стол ладонь для рукопожатия.
Марк подумал было, что для приобщения к этакой чести для избранных ему придется сделать два шага и слегка наклониться, из-за чего кто-нибудь из присутствующих может подумать, будто Секач проявляет подобострастие. Но решил так: для начала неплохо себя показал. Поэтому подошел, вложил свою некрупную ладонь в раскоряченную синюю лапу вора.
Робинзон стиснул пальцы, потом, ослабив пожатие, посмотрел на чистую светло-коричневую ладонь Марка, бросил, ни к кому не обращаясь:
— Ручонка-то не пролетарская, да и порохом вроде не пахнет.
— Так я не с тачкой работаю, и не каждый день.
— А с чем?
— С разным тонким инструментом.
— Садись, — предложил Робинзон. — Стакан накатишь?
— Нет, мне чуть-чуть. При моей работе рука не должна ходуном ходить.
— Ну-ну, ювелир! — хмыкнул Робинзон и плеснул из бутылки на дно стакана. — На любой хрусталь бабок хватает, а как привык, так и не разлюблю граненую посуду и кильку в томате! Давай за знакомство. Имя у тебя есть?
— Геннадий.
— А я Михал Михалыч Робинзон.
— Очень приятно!
— Не шутишь?
— Нет, — серьезно ответил Марк. — Уважаю людей, которые головой бабки заколачивают.
Не привыкший к завуалированной лести, Робинзон посмотрел испытующе, потом молча поднял стакан, приглашая к выпивке.
Все послушно подняли свои, осушили.
Цепень и Лисовский жадно стали закусывать, тыкая вилками в тарелки и блюда с изысканной снедью — банка кильки, грубо вскрытая ножом, стояла перед хозяином. Алик Месхиев грыз, мелко откусывая, веточку петрушки, посматривал на Марка.
— Как же это вы, голуби, Генерала не уберегли? — спросил Робинзон, заглотив подцепленную на вилку мелкую, испятнанную красным соусом рыбешку.
Лисовский шумно сглотнул слюну, осторожно, чтобы не звякнула, положил вилку на стол.
— Так ведь, Михал Михалыч, когда Генерал с директором дела обсуждали, даже мне доступа не было!..
— Ишь ты — «даже мне»! А кто ты такой? Фраер с гондонной фабрики! Почему не выяснили, кто тем бешеным мочилам дачу директора сдал? Кто знал, что тем вечером они там будут только вдвоем?!
Лисовский виновато, испуганно молчал.
Месхиев смотрел на него с любопытством.
А Марк спокойно закусывал. Его не испугал взрыв Робинзонова гнева, дознаватели из уголовного розыска умели разыгрывать подобные спектакли не хуже.
Однако желчный, недовольный Цепень обратил внимание на то, что Секач орудует вилкой в то время, когда все, в том числе и он сам, смиренно пережидают бурю. Цепень счел это не самообладанием, а тупостью и жадностью.
— Что ты жрешь?! — заорал он. — Тебя не касается? Может, ты и порубал их, не зря погоняло такое носишь — Секач!..
— Вы кто? — спокойно спросил Марк. — Мне ваш портрет шо-то напоминает. Вы Цепень?
— Ну.
— То не кричите, Цепень, может быть, при Генерале, будь он живой, вы бы за столом мне прислуживали, как настоящий халдей. Шо-то вас там у нас на Урале не видно и не слышно было, когда господин Колбин службу правил, а?
— Да ты оборзел!.. — задохнулся от возмущения Цепень.
— Прикажите мне вломить, — предложил Марк, прекрасно понимая, что чужие «быки» Цепня не послушают, а своих он по малозначительности не имеет.
— Надо будет, прикажу! — буркнул Робинзон.
— Шо вы митуситесь, как торговка при внезапном поносе? — ласково спросил Марк. — Если вы вор на пенсии, так ведите себя как Аксакал Саксаулыч…
— Михаил, да что он меня поучает, фраер долбаный!
— Когда высокое собрание воров даст тебе по ушам, а ты знаешь, что достоин такого почета, мне стоит только мнение Генерала о тебе сказать, — так вот, когда уши твои будут красные и большие, ты будешь иметь и за «долбаного», и за все остальное. Но бить я тебя не буду, как человека престарелого. Я тебя молодой крапивой выпорю по прыщавой заднице!