Пляж острых ощущений
Шрифт:
Михальянц элегически помахал вслед мне рукой.
Разговор с Бизоном получился тяжелым.
Тяжелее разговора у меня в жизни не было.
Я не могла утаить от него то, что произошло, поэтому, крикнув Бэлке на трассе «Созвонимся!», помчалась домой. Я поднялась на второй этаж, открыла дверь нашей комнаты и выложила ему все прямо с порога.
— Элка, — он схватился за голову и сел на диван, — ты идиотка.
— Да, — согласилась я, хотя не в моих правилах было с ним соглашаться в таких вещах.
— Ты понимаешь,
— Понимаю, — кивнула я.
— Мне придется отсидеть за него.
— Нет! — крикнула я и заревела.
— Да. — Он встал и одел рубашку.
— Ты куда? — Слезы намочили стекла очков и мне пришлось снять их.
— Ты не должна была это делать втайне от меня! В конце концов, вместо Гавичера и Анны ты должна была позвать меня, чтобы задержать молоточника! Или Сазона!
— Но ты бы не разрешил сделать из Бэлки подсадную утку!!
— Не разрешил бы, — согласился он.
— А Сазон пригнал бы туда целое вооруженное войско! Он спугнул бы молоточника. Шум, гам, перестрелка, тихо не получилось бы!
— Не получилось бы, — он вдруг засмеялся. — Еще бы и их с Мальцевым посадили.
— Если бы Гавичер не напился… — пробормотала я.
— Если бы, да кабы… — Он взял мои очки, протер стекла подолом своей рубашки и нацепил мне их на нос.
— Михальянц пообещал выслать мне увеличенные фотографии преступника, — всхлипнула я.
— К черту Михальянца. К черту его фотографии.
— Что ты собираешься делать?
— Элка, я больше так жить не могу.
Все-таки он это сказал!
— Выход у меня только один, Элка.
— Нет! Я пойду сейчас к Юлиане, я буду ползать перед ней на коленях, я буду лизать ей пятки, я буду умолять ее, уговаривать…
— Я не позволю тебе этого сделать. — Он взял меня за подбородок, заглянул в глаза и сказал:
— Прости, Элка!
И ушел, хлопнув дверью.
Или это сквозняк так ей распорядился?!
Я села на пол и тихонько завыла.
Бизон
Я шел по вечернему городу и пытался впрок насладиться свежим воздухом, теплым вечером и свободой.
Сначала я хотел взять такси, но потом подумал: это глупо — ехать в тюрьму на такси.
И я пошел пешком, меряя шагами улочки, переулки, проспекты.
Мой родной город жил вечерней, привычной, беззаботной, немного распутной жизнью, а я… я шел садиться в тюрьму.
У отделения милиции я присел на скамейку и отдышался. Ребра еще болели, хоть я и пил обезболивающее, и голова болела, и было трудно дышать полной грудью. Может, меня определят не в камеру, а в больницу? Ведь есть же в тюрьме какая-нибудь больница? А пока симпатичные медсестры будут меня лечить — колоть и поить таблетками, что-нибудь прояснится и… настоящего убийцу найдут.
От этой мысли стало немного легче, я встал и направился в отделение.
Не дойдя шагов десяти до дверей, я малодушно свернул в сторону. Постоял, еще подышал немножко, потом
«Еще подыши чуть-чуть», — приказал чей-то заботливый голос внутри меня, и я ему подчинился. Встал так, чтобы на меня не падал свет из окон первого этажа, за высоким кустарником, и представил, что закуриваю крепкую сигарету. Я так отчетливо это представил, что даже голова закружилась от дыма. Прошло пару секунд, прежде чем я осознал, что дым настоящий, и тянет им от дверей, где на крылечке прикуривает невысокий, коренастый мужик. Он постоял, сделал пару затяжек — глубоких и с наслаждением, и пошел по дорожке от отделения прочь.
Что-то в его фигуре, походке, затылке, спине, а также в этом едком, неблагородном дыме мне показалось очень знакомым.
Впрочем, чего лукавить — я с первой секунды понял, что это Барсук.
Я с первой секунды понял, что это он вдохновлено смолит свою дешевую вонючую «Приму».
Я понял также, что рабочий день у майора затянулся до ночи, и вот он, наконец, сдав дела, потопал домой.
Нужно было окликнуть его, позвать, но я поплелся за ним, как нашкодивший кот, держась на безопасном расстоянии.
Я сказал себе, что окликну его, позову, но позже, немного позже. Вот дойдет он до остановки, встанет, закурит новую сигарету и… тогда я подойду. Но Барсук прошел мимо автобусной остановки. Он все топал и топал темными дворами. Я видел его широкую спину, его светлую рубашку в полоску, его мощный затылок и огонек его «Примы». Мне даже казалось, что я чувствую примитивный запах дешевого «Шипра».
Тогда до меня дошло, что Барсук живет где-то неподалеку, в частном секторе, куда мы уже пришли. И точно: майор подошел к воротам какого-то дома, привычным жестом открыл калитку. Калитка протяжно скрипнула, словно жалуясь, что ей много лет, но ремонта она никак не дождется.
Я подкрался к забору, припал к самой большой щели и увидел, как Барсук зашел в дом. Он начал последовательно, во всех комнатах включать свет — так делают только очень одинокие люди. Домик был ветхий, маленький, но с огромной, застекленной верандой, похожей на странный аквариум. Свет на веранде вспыхнул в первую очередь, и я понял, что большую часть своего домашнего времени Барсук проводит именно на этой веранде. Там стояли и печка, и холодильник, и большой круглый стол, и этажерка с книгами, и телевизор, и старый, продавленный, холостяцкий диван.
Мне вдруг понравилась мысль — сдаться Барсуку в домашней обстановке, а не в прокуренном кабинете с казенной мебелью, с казенным воздухом и казенной краской на стенах. Человек, пьющий на своей кухне чай, должен быть более сочувствующим и понимающим, чем… чем при исполнении своих ментовских обязанностей. Впрочем, на старых, упертых партийцев это правило могло и не распространятся.
Собаки в ограде не было. Не став пользоваться скрипучей калиткой, я перемахнул через невысокий, щелястый забор. Барсук тем временем разделся и бродил по веранде в просторных семейных трусах. Теперь уже было совсем очевидно, что живет он один и никто не ждет его дома с разогретым ужином.