Пляж
Шрифт:
В конце концов, не зная, как еще привлечь их внимание, я кашлянул. Шесть голов, как по команде, обернулись ко мне.
— Привет, — неуверенно произнес я. Ответом мне было молчание. Франсуаза слегка нахмурилась, как будто не узнавала меня. Потом лицо Этьена расплылось в улыбке.
— Ричард! Тебе уже лучше! — Он бросился ко мне и обнял меня. — Слушайте все! — сказал он, крепко схватив меня одной мокрой рукой и энергично жестикулируя другой. — Это наш друг, который заболел.
— Привет, Ричард, — хором отозвались остальные.
— Привет…
Этьен
— Я так рад, что тебе стало лучше.
— Я тоже.
Я взглянул через плечо Этьена на Франсуазу. Она стояла вместе с остальными, и я улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, но какой-то кривой… или заговорщической улыбкой. Интересно, что я наговорил ей в бреду?
Как будто для того, чтобы усилить мое паническое состояние, она подошла ко мне и легонько провела ладонью по моей руке.
— Приятно видеть, что тебе полегчало, Ричард, — сказала она без всякого выражения. Я было открыл рот, чтобы ответить ей, но она отвернулась.
— Я поймал рыбу! — объявил Этьен. — Первый раз в жизни попал на рыбалку и поймал такую большую рыбу! — Он показал на свой улов. — Видишь эту большую синюю рыбу?
— Ага, — ответил я, слушая его лишь вполуха, поскольку в голову уже лезли леденящие душу мысли.
— Это я поймал ее!
Меня познакомили с остальными.
С Моше — высоким израильтянином, обладателем оглушительного смеха. Моше пускал в ход смех, как сумасшедший ружье, — наобум. От взрывов этого смеха я инстинктивно моргал, как будто слышал удары молота по кирпичу или металлу. Я видел собеседника, но стробоскопический эффект от постоянного конвульсивного движения моих глаз затруднял наше общение.
Здесь были также две высокомерные девушки из Югославии, чьи имена я так и не научился выговаривать, и уж тем более писать. Они очень важничали, потому что приехали из Сараево. Они говорили: «Мы из Сараево», — а затем делали многозначительную паузу, как будто ожидали, что я упаду в обморок или поздравлю их.
Еще был Грегорио. Он мне сразу понравился. У него было доброе лицо и мягкая романская шепелявость. Знакомясь со мной, он сказал:
— Очень рад познакомиться. — Прежде чем протянуть мне руку, он вытер ее о свою майку, добавив при этом: — Мы все очень рады видеть тебя.
Никак не могу вспомнить, что говорил мне Этьен, когда мы шли обратно по мелководью. Кажется, он вел рассказ о том, что произошло за время моего долгого сна, и у меня в голове запечатлелось, как бережно он нес свой улов, прижимая его к темной от загара груди, казавшейся густо покрытой серебряной чешуей. Все остальное полностью выпало из моей памяти. Вот насколько я был встревожен тем, что такого я мог сказать в бреду Франсуазе.
Я четко понял, что должен докопаться до истины, иначе просто сойду с ума. Франсуаза шла немного позади остальных, поэтому я отстал от Этьена, притворившись, что нашел интересную ракушку. Но как только я это сделал, она ускорила шаг. Когда же я догнал ее, она снова умышленно отстала.
А может, мне так показалось. Откуда мне было знать. Когда она замедлила шаг, ее, несомненно, что-то привлекло за деревьями, но это мог быть такой же предлог, как найденная мною ракушка.
Ее поведение объяснило все. Теперь я чувствовал, что мои подозрения были обоснованными. Я должен был немедленно разрядить обстановку.
Я снова отстал и задержал ее, схватив за руку.
— Франсуаза, — спросил я, пытаясь придать тону твердость и одновременно непринужденность, — тебе не кажется, что это смешно?
— Смешно? — переспросила она, широко раскрыв глаза. — Ну, здесь вообще-то все довольно странно. Я еще не совсем освоилась.
— Да нет же, я другое имел в виду… Послушай, может быть, дело во мне, но похоже, нечто смешное происходит между нами.
— Между нами?
— Между тобой и мной, — пояснил я, и мое лицо вдруг начало заливаться краской. Я кашлянул и наклонил голову. — Во время болезни я, наверное, сказал что-то такое, что…
— А, — она посмотрела на меня. — И что такого ты мог сказать?
— Я не знаю, что я там нес. Об этом я тебя и спрашиваю.
— Да. А я спрашиваю тебя, что такого ты мог сказать.
Черт! Перемотаем пленку назад.
— Ничего. Ничего такого.
— И поэтому?..
— Ну, не знаю. Я лишь подумал, что ты смешно ведешь себя. Наверное, мне все показалось. Забудь.
Франсуаза остановилась:
— Хорошо, — произнесла она. Остальные уже начали удаляться от нас. — Дай-ка я скажу об этом сама, Ричард. Ты боишься, что сказал о том, что любишь меня, да?
— Что? — изумленно воскликнул я, потрясенный ее прямотой. Собравшись наконец с мыслями, я понизил голос. — Господи, Франсуаза! Ну конечно же, нет!
— Ричард…
— Я имею в виду, что это глупо.
— Ричард, пожалуйста! Это вовсе не глупо. Это и есть то, чего ты боишься.
— Нет. Вовсе нет. Я был…
— Ричард!
Я замолчал. Она смотрела на меня в упор.
— Да, — медленно произнес я. — Именно этого я и боялся.
Она вздохнула.
— Франсуаза, — начал было я, но она перебила меня.
— Все это пустяки, Ричард. У тебя был жар, а в подобном состоянии люди иногда говорят странные вещи, верно? Говорят о том, что не имеет к ним отношения. Значит, ты боишься, что сказал что-то странное. Но это ничего не значит. Я понимаю.
— Ты не сердишься на меня?
— Нет, конечно.
— А… я сказал что-то? Что-то похожее?
— Нет.
— Правда?
Она посмотрела куда-то в сторону:
— Да, правда. Очень мило с твоей стороны, что ты об этом спрашиваешь, но ты ничего подобного не говорил. Не думай больше об этом! — Она показала на остальных, которые были уже примерно метрах в пятнадцати впереди. — Пошли. Нам нужно идти.