Плюшевый оракул
Шрифт:
– Ну? Что ты ей наговорила? – повторил, разглядывая свои стиснутые кулаки, положенные на сверкающий чистотой белоснежный стол.
– Ничего особенного. – Цыпленок вяло пожала плечиками и поправила на груди халатик.
– Что я сопьюсь? Меня уволят? – вбивал вопросы Ковалев. – Что?!
– А тебя уволили? – оживилась, заинтересовалась цыпа подколодная.
– Нет. – Капитан перестал таращиться на кулаки и перевел прищуренные глаза на гадалку. – А ты ей это напророчила? Типа меня уволят, понизят в звании, объявят выговор… Что ты ей наплела?!
– Тебе выпало –
– Из-за тебя! Из-за нее!!!
– Слушай… – Вероника замялась, выдвинула из-под стола второй табурет, села через угол от оперативника и быстро зашептала: – Максим, я тебе уже говорила, что гадалка я – никакая, плюшевая…
– Плюшевая? В смысле?
– Ну – игрушечная, несерьезная. – Ника говорила тихо-тихо, пыталась навязать прилично разозленному соседу негромкую и доверительную манеру. – Ко мне приходят подруги, мы болтаем, чай пьем, а карты… это так, забава. Связка для разговора.
– Забава, говоришь? – Максим вспомнил слова жены о том, что пророчества цыпленка продолжают сбываться.
Ника, видимо о чем-то догадавшись, смущенно улыбнулась:
– Макс, я не понимаю, почему карты со мной «разговаривают». Правда. Я и значения-то их не знаю толком. Просто вижу что-то и говорю.
– Но все почему-то сбывается, – задумчиво буркнул Ковалев, откинулся назад и прижался спиной к кухонной тумбе, расположенной чуть ли не впритык к столу. – А ему что нагадала? – спросил и тут же мысленно плюнул: докатился, твою мать, заинтригован предсказаниями «игрушечной» ворожеи! Которая – не соврала – сама себя всерьез не принимает.
Цыпленок виновато потупилась и шмыгнула носом. «Простудится, – почему-то подумал Ковалев, – голова мокрая». Он шел сюда устраивать разборки, но внезапно ощутил пренебрежительную жалость к девчонке с тощей шеей и покрасневшим кончиком носа.
– Прости меня, Максим, – пролепетала та. – Но я не имею права врать, когда гадаю. Я мало понимаю в картах, но точно знаю, – Вероника подняла голову и прямо поглядела на оперативника, – чувствую, вернее: совру хоть раз, и карты перестанут мне доверять, не станут «разговаривать».
– А это так важно для тебя? Карты?
– А откуда нам знать, что важно, а что нет?
Утихомирившийся было Ковалев внезапно разозлился заново: пророчица сопливая! Сидит, о важностях бытия толкует. Идиотка малохольная!
И на вопрос не отвечает. Не хочет говорить, что напророчила Марьяниному бизнесмену.
Хотя и так понятно. Бизнес – в шоколаде, мент – в… похожем по цвету жидком дерьме.
Капитан усмехнулся. Зачем пришел? Чего хотел? Марьяна уже все сказала.
Он приложил ладони к лицу, устало помассировал глаза кончиками пальцев. Зевнул.
Вероника, неожиданно для себя, вытянула шею, чтобы присмотреться к его отнятым от лица пальцам. Когда-то давным-давно девчонки пошучивали, что Ковалев глаза подводит. Ну не могут, пусть даже темные и густые, ресницы так очерчивать его рысьи глаза! Небось, и вправду маминым карандашом
Пальцы нечаянного гостя остались чистыми… Тьфу, какая глупость лезет в голову! Полицейский с крашеными ресницами! Еще три раза – тьфу!
Смущенная собственными мыслями, Вероника заерзала по табурету. Ковалев перевел на нее расфокусированный незрячий взгляд и вздрогнул, когда за спиной тихонько звякнул кухонный таймер.
– Меренга приготовилась, – тихонько пояснила Полумятова. – Завтра на кейтеринг.
Объяснения прозвучали тарабарщиной для опера: меренга, кейтеринг… Чем она живет?! В халате цыплячьего цвета… Нелепость какая-то.
Хотя благодаря нелепости всего происходящего от сердца отлегло. Сублимация, не иначе. Доля абсурда зачастую оказывается полезной.
– Пойду я. – Ковалев шумно встал с табурета, подождал, пока хозяйка тоже поднимется и позволит ему протиснуться на выход из микроскопической кухни.
Уже на пороге квартиры Максим притормозил и, сверху вниз разглядывая худенькую девчонку, произнес:
– А если б ты ей не нагадала… ну… про мои как бы неприятности, она бы не ушла?
Девчонка честно задумалась. Потом мотнула головой, раскидывая влажные волосы.
– Ушла бы все равно. Прости. Люди приходят не за советами от карт, они уже давно и сами все решили… как правило.
– Ты только инструмент, – вздохнул оперативник.
– Я собеседник! – горячо уверила гадалка и вновь прижала тонкие ладошки к тщедушной цыплячьей груди. – Я и карты! Люди обожают разговоры о себе, но не всегда найдется повод и внимательные уши. Или храбрость… А тут, Макс, я – готова битый час кого-то слушать. – Гадалка в желтом плюше невесело усмехнулась. – Хороший собеседник – редкость. Сам, наверное, знаешь. И далеко не всем везет найти такого. Ну а с гадалкой, как с врачом, все откровенно, все наружу. Иначе зачем все это в принципе затевать, да?
Действительно.
– И тебе надо кого-то битый час слушать? Собеседница…
Вероника слабо дернула плечом.
– Самое интересное в этом мире – люди. – Внимательно поглядела на оперативника. – С тобой часто откровенничают?
«Каждый день. В основном по принуждению. – Ковалев мысленно хмыкнул. – Хотя…»
– Безмятежных снов, – кивнул и вышел за порог.
Вероника молчаливо приняла его язвительность, закрыла дверь и пробормотала:
– Давать советы всегда глупо, давать хорошие советы просто губительно… Оскар Уайльд, ребята. Классик.
«Выездная сессия» прошла на славу. Воспитанные, обласканные дети вели себя примерно, никто не вредничал, не перетягивал внимание, как одеяло, на себя. Все с увлечением и выдумкой облепляли топингом взбитые сливки в изящных креманках. Никто, что очень важно, существенно не перемазался. Художественно оформленным «беспорядком» дети угостили и родителей. Вероника в таких случаях всегда вспоминала присказку Лорхен: «Богатые в третьем поколении – уже приличные люди. Дети еще видели, как богатели их родители, внукам повезло вырасти уже в условиях оранжереи».