ПО 3
Шрифт:
— Вы очень хорошо изучили наш язык — повторил я — Так что за совпадение?
— Это из нашей истории. Возможно не слишком интересно…
— Все лучше, чем заснуть на ходу — заметил я.
— Что ж… мы расскажем. Хотя «Соединяющий души»… не совсем подходит.
— Спаситель! — предложил Анло и тут смущенно закашлял — Или Спасатель… Проводник? Ведущий?
— Просто расскажите, что он делал этот ваш проводник — и я пойму, как его назвать на нашем языке — сказал я.
— Что ж — повторил Зурло — Что ж… Там…. Далеко-далеко
— Логично — кивнул я и сделал еще один глоток чая.
— И эти места обширны. Я слышал, что на вашей планете есть два полюса — снежный и южный.
— Верно. Гиблые места, где нет постоянных поселений — не считая научных станций.
— У нас все примерно также. Но наша родина холодней. Снега и льда у нас больше. Конечно, все стремятся жить в самых теплых местах. Наш экватор… там нет таких тропиков, какие, как я слышал, имеются на вашей планете.
— У нас есть тропики — согласился я, не став ему говорить, насколько сильно царапает мой слух словосочетание «ваша планета».
— Наша цивилизация… все наши страны… они заняли свои территории на экваторе подобно бусинам различного размера. Но речь не о нашем мироустройстве. Нет. Я хочу рассказать о нашей древней системе наказаний для особо тяжко согрешивших. Наказания для преступников. Если тебе неинтересно, Охотник…
— Мне интересно.
Откашлявшись, Зурло что-то уточнил на своем языке у Анло, они вместе перебрали несколько слов и наконец-то история началась:
— Сейчас у нас… у них там… современная судебная система. Есть тюрьмы. Все как положено. Но до сих пор каждый из приговоренных к смерти может попытаться… может выбрать себе «ледяной забег».
— Звучит мрачно.
— Это действительно мрачно, Охотник. Но мы чтим эту традицию. Хотя на самом деле все очень просто — избравшего эту участь преступника увозят прочь от теплых мест. Его везут в льды и снега — в место подобное этому. В место подобное миру вокруг Столпа, где мы сейчас живем.
— Зачем?
— Его везут за многие километры. И чем серьезней его преступление, чем тяжелее его грех, тем дальше его увозят от обитаемых теплых мест. Также в зависимости от тяжести преступления рассчитывается количество еды, снаряжения и одежды, что будет позволено ему иметь.
— Кажется, я начинаю понимать…
— Как я и сказал — традиция мрачна, но проста. Приговоренный к смерти вправе попытаться искупить свою вину «ледяным забегом».
— Его увозят в гиблые места… и бросают там.
— Да.
— И он…
— Или она…
— Справедливо. И преступник должен…
— Ты правильно понял, Охотник. Оставленный в снегах преступник знает, в какой стороне находится спасение — ему указывают направление. Один раз.
— Вот сейчас я не совсем понял…
— Направление к спасению указывают лишь один раз — терпеливо повторил Зурло Канич — Компаса преступнику не оставляют. И если преступник потеряет направление… он будет блуждать среди снегов до тех пор, пока не умрет от голода или холода. В старые времена преступников оставляли в розе следов…
— Как-как?
— Я взял аналогию «розы ветров». Видимо ошибочно… в старые времена преступник оказывался в месте, откуда следы лыж ведут в разные места. Это делалось специально.
— Чтобы он не мог выйти по следам к спасению. Чтобы у него не было путеводной нити.
— Да. В наши времена их доставляют по воздуху. Следов не остается. Но ему указывают направление один раз. Поэтому в старые времена следы специально путались, скрещивались и разбегались. Им нельзя было верить, этим обманчивым линиям на снегу и льду.
— И каковы расстояния?
— Они разные. Зависит от…
— Я понял. Зависит от тяжести преступления. И какова дистанция за убийство?
— Нет-нет… не все так просто, Охотник. Нет фиксированной дистанции за то или иное преступление. Когда преступник выбирает «ледяной забег», по его делу назначается… сход? Совет?
— Комиссия? Новый суд?
— Да… да… собираются важные люди, что снова изучают его судебное дело. Кого он убил, по какой причине, какого возраста и пола была жертва, случилось ли к примеру изнасилование и была ли смерть жертвы быстрой или долгой и мучительной…
— Хм… То есть убивший ребенка гад…
— У него почти не будет шанса спастись.
— Почти?
— Нельзя оставить даже такого за тысячу километров от жилых мест, одетого только в тонкую куртку и рваную шапку… понимаешь? Шанс должен быть всегда. Но иногда шанс этот призрачен… он столь же призрачен как у нас здесь — каковы были наши шансы отсидеть все сорок лет в тюремном кресте и не умереть от болезни, не быть сбитыми Столпом…
— Понимаю — кивнул я и допил чай — Хорошо. Снабженный тем или иным снаряжением и пропитанием преступник оказывается брошенным в снегах. И дальше все зависит только от его стойкости и силы воли. Он должен пройти весь путь и если не сумеет — умрет так и никто не придет его спасать.
— Все так, Охотник. Ты понял правильно. Это всегда очень долгая и тяжелая дорога. И пока он идет по ней — он может подумать о своих грехах, он может вспомнить лицо убитого им и раскаяться…
— И как часто им это удается? Выйти живыми в теплые места.
— Редко. Очень редко. И на это мало кто решается.
— Даже приговоренные к смерти?
— У нас убивают мгновенно и безболезненно. Секунда — и ты мертв. И у нас не предупреждают о времени смерти. Тебя казнят прямо в твоей же одиночной камере.
— Вот ты ел кашу… и вот ты уже лежишь головой на столе, так ничего и не успев понять?
— Да. Мучительное ожидание… и все же милосердная молниеносная смерть.
— Я понял — медленно кивнул я — Понял… но причем тут я?
— А ты бы попытался? Решился бы?