По дорогам Авалады
Шрифт:
— Мы — нанны, — успокоившись, отвечал нам Май, — Мы странники, но наш путь лежит через пространство и время. Мы умеем перемещаться между мирами. Кто мы? Мы те, кто создали цветы. Миры сами создают для себя флору и фауну, а мы украшаем их, дарим буйство красок, придумываем форму и особенности цветов, их размер и структуру. Не будь нас, многие миры стали бы унылого серого цвета. Вы знаете, кое-кто из нас умеет даже окрашивать листья деревьев, а есть и такие умельцы, что раскрашивают на деревьях плоды в красные, синие цвета. Мы художники многих миров. Редко
— Удивительно, — прошептала я. — А наш мир?
— Здесь наше участие почти не потребовалось. — Май весело улыбнулся. — Сюда мы принесли синий и фиолетовый цвет, так что все, что окрашено в этот цвет — наших хоботков дело. Как видите, мы мирные создания.
Гай провел рукой по уже солидной бородке, которую он ни с того ни с сего начал отращивать, и спросил:
— А что это был за ритуал? Странная двойная воронка, шар, прошедший через нее…
— А, это наш секрет! — хихикнул Каст, за что получил подзатыльник от отца.
— Каст, не надо говорить, что это наш секрет, — упрекнул сына Май. — Это совсем не секрет. Лучше объясни так, чтобы они не поняли, как это работает.
Мы переглянулись с Гаем — лгать нанны не умели.
— Ну, в общем-то, Каст прав, — нехотя согласился с ним Май. — Эта способность была дана нам самим Великим Разумом! Этот ритуал — возобновление заканчивающегося цикла жизни. Когда подходит наше время, мы вновь становимся маленькими зародышами. Эти шары — наши коконы, в них восстанавливается наше тело и память. Можно сказать, что мы бессмертны.
— Но Санни же умер, — грустно вспомнил Каст.
— Санни умер не по своей воле, Санни убили, — пояснил Май сыну, и уже нам объяснил, — в предыдущем мире были очень злые люди. У нас было много раненых, сейчас они восстанавливаются в шарах.
— А мы с Йером кричали — монстры, монстры в них! — пристыдила я саму себя шепотом, и уже громко объявила, — вы настоящее чудо, нанны! Души ваших зародышей так прекрасны!
— Души? — слегка удивился Май. — Что такое душа?
— Это то, что есть в каждом из нас, — объяснила я. — Яркие светлые огоньки.
Май подумал немного, затем выдохнул в мою сторону из своего хоботка воздух, закрыл глаза и, наклонив головку на бок, ответил, улыбаясь:
— Так вот что ты называешь душой… У нас нет такого… — Май распахнул свои глаза-бусинки, добавляя, — она здесь у всех?
— Да, у каждого, — ответила я. — Вы тоже их видите?
— Вижу. Бедняжки… — Май покачал головой из стороны в сторону.
К кому относилось его слово «бедняжки», мне было совсем не понятно.
— Несчастный мир, — грустно сказал нанн. — Но мы — другие. Если мы умираем, то уходим навсегда. Ты хороший человек. Хочешь еще сурьи?
Я его совсем не поняла, но от предложения не стала отказываться. Гай очень хотел прикурить, но, понимая, что запах табака наннам не понравится, теребил трубку в руке, и, чтобы отвлечься от этого желания, спросил Мая:
— А тот мальчик? Расскажите вы
— О Ра? — встрепенулся нанн. — Хороший такой мальчик был, но, наверно, уже умер, много времени прошло. Уж очень слаб он был. Говорил, что родился не таким, как все. Что у него не было третьего глаза и золотых крыльев. Он постоянно кашлял, из его рта иногда вместе с кашлем выходила кровь. Ра был очень несчастным мальчиком, чужим среди своих. Он так много плакал! Я частенько находил его, спрятавшегося среди цветов и рыдающего. Чтобы развеселить его, я рассказывал о других мирах, и он очень славно смеялся! А потом в один из дней мы попрощались с ним и покинули этот мир. Нас звала дорога дальше. А вы знаете о нем? Что с ним случилось?
— Он стал гордостью всех жителей Поднебесной, — сообщила я, вспомнив ту информацию, что выдал нам флэш. — Его все полюбили.
Но я не смогла сказать добродушному Маю о том, какие грустные были голубые глаза мальчика.
— Эй, Каст! — веселый нанн позвал сына. — А давай-ка споем!
— Споем? — услышал пролетающий рядом его собрат, и радостно заверещал на всю поляну. — Братья и сестры! Песня! Давайте петь!
— Про деву и парня! — очнулся от своих грез Йер, услышав нас, и живо подскочил с травы. — Давайте про деву и парня!
— Это что за песня? — удивился незнакомый нанн. — Я не знаю такой!
— Как же? Как же не знаешь? — искренне удивился пьяный лучник. — Ну, эта… Гу-уляла дева! Гу-уляла де-е-ева по лесу-у-у! Гуля-ял па-арень! Гуля-ял па-арень…
Нанн слушал, слушал, потом возмутился:
— Нет, она грустная! Давайте лучше про сурью! Э-эх, ухнем! Э-эх, братцы, ухнем по сто-о бу-утоно-ов!!!
Теперь возмутился Май:
— Лучше про любовь! Щас вспомню песню одного из миров… Ягодка-малинка оп-оп-оп…
Послышались возмущенные голоса рядом пролетающих наннов, каждый начал предлагать свою, и над степью понесся шквал голосов, распевающих каждый свою песню. Я сначала заткнула уши, потом посмотрела на безмятежно спящего в этом шуме Зена, расхохоталась, и тоже присоединилась к многоголосому хору. Гай, глядя на все это безобразие, выпил еще сурьи, потом еще немножко, а потом как брякнет:
— А вот так у нас танцуют на Ханаре!
Встал и пошел в пляс с мечом. К нему с радостным визгом присоединились десятки наннов, смешно извиваясь своими телами.
Я засмеялась еще громче, хлопая руками по коленям. Наш лидер, всегда суровый и серьезный, здорово отплясывал!
Давно мы не отдыхали! То ли от сурьи, то ли от смеха забавных наннов, настроение было радостным. Это была самая замечательная ночь, что я провела за последнее время, и самый спокойный сон за время путешествия. Я уснула в объятиях своего так ни разу и не проснувшегося во время танцев и пения любимого. Да, да, любимого. Больше не было смысла скрывать от себя свои чувства.
Как-то само собой пришло понимание того, что я полюбила этого дерзкого парня по имени Зен.