По грехам нашим. В лето 6732
Шрифт:
Всю добычу от разбойников перевезли в поместье, и я реально уже задумался о банке, либо просто месте хранения серебра и золота. Речь-то уже о тоннах металлов. Я задумался, а что, если сделать укрепленным пунктом это место? Не только Унжа, но и город рядом — мое поместье. Можно и в воинской школе создать хранилище. А кредиты по самым льготным условиям только подстегнут активность людей. Ну, это после порешаем.
Гаврила прибыл в детинец когда обозы уже были отправлены в мое поместье. Казну же города я оставил без своего внимания. Было бы уже несправедливо и ее забирать. Сотник был в недоумении, что я предложил
Уже к ночи появился дома и сразу же пошел к Божане. Наконец, принесли и моего новорожденного сына. Он был очень мал. Роды были спровоцированы именно стрессом во время нападения разбойников, и что пришлось пережить Божане, нельзя и догадаться. Ребенка пока отдали кормилице, так как у жены так и не появилось молоко, но по случаю моего появления принесли. Я понимал, что должен был все время находиться только возле жены, но нельзя забрасывать все дела, иначе только хуже будет для всех, однако, чувство вины присутствовало.
— Пришел! Были Мышана и Макарий, токмо пошли, — сказала Божана. — То сын твой. Нареки його.
Божана встала, аккуратно забрала ребенка и поднесла мне. Имя я уже знал. Можно было Войсилом назвать, но на то еще два сына у посадника остались, а вот Глеб Всеславович оказался без семьи и поверил мне, пусть и станет мой сын Глебом Корнеевичем.
— Нарекаю Глебом, — сказал я и Божана с кормилицей поклонились.
Когда унесли ребенка, я принялся за осмотр жены. Конечно, не врач, никогда им не буду, но вот измерить температуру и самое поверхностное понять смогу. Во-первых, Божана была бледной, ногти на руках, которые ранее были крепкими, теперь крошились, язык был ярко красный. Ну, даже не нужно быть медиком, чтобы понять, что у жены низкий гемоглобин. Была и повышенная температура, причем, по словам Божаны жар держится уже неделю. Значит, и воспалительные процессы идут. Уколол антибиотика, витамины, ну, и препарат на основе железа. Вызвал женщину, которая стала за ключницу в усадьбе, и дал указания по обязательной диете. Завтра забьют двух коров, только чтобы приготовить печень для Божаны и Лавра.
Божана еще хотела поговорить, но было видно, что была очень слаба, и все ей давалось через силу. Любимая даже хотела приказать одной из пяти девок пойти со мной в баню, но я просто пропустил это предложение. Подержал за руку любимую и дождался, пока уснет. А баня действительно была нужна, как и выпить, причем выпить серьезно. Уже намереваясь попариться и держа в руках бутылку перцовой настойки, резко развернулся и пошел на кухню. Потребовал копченый окорок, сыра и взял еще пять бутылок перцовки. Сел на Араба и поскакал в Речное.
Ермолай был под присмотром Бера, у которого был синяк под глазом и опухшее ухо. Видимо, трудным был процесс успокоения Ермолая.
— Отчиняй, — сказал я Беру и вошел в сарай, где и был связанный друг.
Разложив всю снедь, нарезав мясо и сыр, я достал первую бутылку. Молча, не прося и не требуя, разрезал веревки и протянул бутылку Ермолаю, сам взял вторую. В полной тишине выпили, я сделал пару глотков,
Ермолай не стал выплевывать мясо, а прожевав его, вновь потянулся за бутылкой. Я поддержал его, и мы вновь выпили. Кум уже не стал много и взахлеб пить, а сделал только два, но больших глотка. Закусывать не стал, а просто разрыдался. Я его обнял и тоже дал волю эмоциям. Все так накипело, больная и изнуренная Божана, убитые женщины и дети, умирающая и не желающая жить Агафья Никитична, и вот эта боль от смерти Белы сделали зарубки и шрамы на сердце, и не было больше желания силиться, и, когда плачет такой сильный человек, как Ермолай, то приходит осознание большого горя.
Мы стояли на коленях, обнявшись, когда в сарай зашел Филипп, допил остаток из бутылки Ермолая и, обняв нас, тоже расплакался. Со стороны могло показаться, что мы перепили, и «плачет» алкоголь, а не сами люди, но это не так. Настойка никак не брала, казалась безвкусной. Сколько мы так простояли, не мог сказать никто, но в какой-то момент я все же отстранился.
— Месть, — произнес я и поднял бутылку на вытянутую руку.
— Месть, — произнес Филипп, сноровисто открыв еще одну бутылку настойки.
Ермолай с заплаканными красными глазами смотрел то на меня, то на Филиппа.
— Месть, — после паузы произнес Ермолай.
— Месть, — послышалось за дверьми сарая. Это были голоса как минимум четырех человек, среди которых выделялся басовитый голос Бера.
Потом была пьянка, слезы, разговоры. К нам присоединились и Бер Далевит, и его четыре боевых холопа, которые были, скорее, уже членами семьи и прошли с отцом Филиппа не один десяток походов. Пили всю ночь, ближе к рассвету пошли на кладбище, что находилось за поселком в красивой березовой роще. Нашли могилу Белы и выпили уже браги за ее упокой. К этому времени все запасы крепких напитков в доме старшего сотника закончились.
Я так и не лег спать. Еще с рассветом пошли забирать сына Ермолая. Взяли с собой жену Филиппа Анастасию и на то состояние посчитали, что это правильно — разбудить женщину, чтобы она уговорила отдать ребенка пьяному отцу. Анастасия же взяла с собой аж четыре мамки — баб, что приучены с детьми ладить, и уже этим «эскортом» пошли к моему крестнику. Вот решение забрать крестника моего Богдана, я и впоследствии одобрял. Так, и Ермолай поселился в доме для гостей в усадьбе, чтобы быть ближе к сыну, и тем самым был не одинок.
Вести с полей
Глава 16. Вести с полей
Вот, уже и утро, солнце встало, а я в непонятном состоянии — толи уже пьяный, толи все еще во хмели. Тело пробивал озноб, и возникали мысли померять температуру. Нужно было поспать и провести день в постели. В какой-то момент я даже немного озаботился, что мой организм потерял свою способность к хорошей регенерации. Однако, когда узнал, что Ермолай не то, что не проснулся, а слуги даже подходили друг к другу разведать, жив ли он вообще.