По Herz`У
Шрифт:
Серафима вновь прищурилась, заполняя анкету. Демиан, воспользовавшись паузой, продолжил изучать чудной кабинет. Из мебели, кроме рабочего стола и пары кресел, здесь ничего не было. Поэтому чрезмерно большое помещение казалось пустующим и необжитым. Однако за счёт цветового решения (всё было стерильно белоснежным) пустота не давила, как случается, не была неуютной. Напротив, это была лёгкая и светлая пустота горных вершин или подоблачных просторов, где воздух всегда чист и свеж. Так что долго и созерцательно изучать здесь было нечего. Дольше всего Демиан пялился на фонарь под потолком –единственный источник света в кабинете, лишённом окон. Всего одна лампочка буквально распирала помещение удивительно ярким светом, который как раз таки занимал все неуютные пустоты. Привыкнув к слепящему свету, Демиян присмотрелся:
– Вы были не очень-то религиозным человеком. Как вы восприняли собственную смерть?
– Смиренно. А разве у меня были варианты? – усмехнулся Демиан. – Я ещё в студенчестве переосмыслил отношение к смерти, когда с родителями ходил в морг на опознание родственницы. До сих пор не уразумею, на кой чёрт они меня туда потащили. Но этот маленький поход оказался большим духовным путешествием, обернувшимся глубоким инсайтом. Я думал, в морге всё, как в кино: пусто, тихо, чисто, а тела спрятаны в специальных полках-холодильниках. На деле же оказалось, что там несносно воняет, везде кровь, и тела, как попало сваленные в кучу, покоятся, если это можно так назвать, прямо в коридорах на каталках.
Голос Демиана звучал глубоко и проникновенно, словно, надрываясь, продирался наружу из самого сердца. Серафима почти незаметно брезгливо поморщилась. Но не прервала рассказ.
– С телами обращались не как с людьми, пускай и мёртвыми, а как с бездушными предметами. Хотя «бездушный» в таком контексте звучит нелепо. Их, не церемонясь, перетаскивали, кидали, резали и кромсали, потом вываливали изученный органокомплекс в изувеченную полость тела и халтурно зашивали. Глядя на это, я кое-что осознал. Эти тела действительно отличались от нас, живых. Даже не как ночь отличается ото дня или тень от света. Нет! Они были совсем другими. Раньше в них, как и во мне, горел огонь жизни, текла энергия, теплились, вспыхивая и угасая, разные чувства. Сейчас это была просто материя, какая-то масса, напоминавшая человека. Тогда я понял: не может живого от мёртвого отличать лишь совокупность биологических процессов, дыхание, метаболизм и прочая химия. Это явно не всё отличие. Очевидно, что до смерти в нашем биомеханизме должно быть что-то, что наполняет нас теплом, жизнью. То самое, отсутствие чего бросилось мне в глаза. Я решил, что это душа. Что живой человек – это не просто груда молекул, а душа. Ведь после смерти молекулы в каком-то смысле остались те же. А вот душа улетучилась.
После неловко затянувшейся паузы Серафима уточнила:
– Однако это озарение не добавило вам религиозности?
– Нет. И я объясню почему. Религиозность – это воцерквлённость и вера в связь с Богом через церковь. Я же, скорее, обладал духовностью. То есть непосредственной связью с Богом, которого я не персонифицировал и не представлял чем-то внешним. Но, признаться, я никогда не обременялся подобными вопросами.
– И почему же? Ведь это фундаментальный вопрос любого мыслящего человека.
– Это вопрос, на который не каждый хочет знать ответ. На самом деле, люди намного больше боятся того, что Бог есть, чем того, что его нет.
Серафима недоумевающе приподняла одну бровь. Демиан продолжал:
– Примерно так же мы боимся воплощения в жизнь своих мечт. Мечтать прыгнуть с парашютом и реально нырнуть в воздушный океан – это две большие разницы. Полёт может оказаться совсем не таким, каким мы его воображали. Поэтому я не воображал, а просто инкрустировал в свои сердце и душу аксиому, выведенную мною в морге.
– Но вот вы здесь, и скоро встретитесь с Богом. Не переживаете, что всю жизнь не готовились к этой встрече.
– Ну, судя по вашим словам, я и без подготовки пока успешно справляюсь с собеседованием, – отшутился Демиан. – А если серьёзно, в том-то и штука. Религиозный человек, встретив не того Бога, которого он себе представлял, будет обескуражен и растерян. А духовный человек не представлял себе Бога, не сотворял себе кумира, потому его ничем не удивить.
Серафима вновь внесла какие-то заметки в анкету. Ненадолго задумалась, определяясь с дальнейшим развитием беседы. Пронзительно взглянула Демиану в глаза, словно вбуравливаясь в самую его суть, проникая во всё недосказанное и потаённое. А затем произнесла:
– И последний вопрос. Пожалуй, самый главный. От ответа на него зависит не столько наше решение, сколько ваше, – говорила она так серьёзно, что Демиан невольно съёжился и заёрзал в кресле. – Вас связывает что-то с прошлой жизнью и миром людей?
– Фух… – Демиан демонстративно облегчённо выдохнул. – Я-то думал, будет традиционный для собеседований вопрос о вредных привычках или видении себя на будущей должности, отвечая на который, все традиционно бесстыдно врут. А тут…
– Ответ, – холодно осекла Серафима.
– Кто-то беспамятно, буквально слепо влюблён в этот мир. Кто-то ненавидит его. Однако и те и другие цепляются за жизнь и её проявления. Первые прикипают к тьме вещей и пытаются всё законсервировать, вторые натужно тщатся изменить этот мир. А я… Я хочу изменить этому миру с другим.
Серафима одобрительно кивнула, закрыла папку, будто вспорхнув, встала и легко, как невесомый бесплотный дух, выплыла из-за стола. Демиан учтиво, следуя заветам земного этикета, встал вслед за дамой. Хотя этикет здесь вполне закономерно мог быть неземным в прямом смысле слова. Да и Серафиму лишь условно можно было назвать дамой.
Демиан уверенно направился к двери, через которую вошёл сюда. Той самой, рядом с картиной земли.
– Нам сюда, – окликнула Серафима.
Увидев, что она ждёт у отворённой двери напротив, Демиан неловко и комично засуетился, меняя курс, как будто подвисший навигатор, прокладывающий новый маршрут.
– А! – протянул он. – Закрылись старые двери, открылись новые?
Глава 2
За новой дверью оказался длинный коридор, похожий на типичный гостиничный. В меру уютный, оформленный в тёплых красно-коричневых тонах и освещённый тускловатыми светильниками, пахнущий как-то казённо. Запаху этому трудно подобрать другое определение, но и спутать с другим ароматом его невозможно. Коридор с бессчётным множеством дверей по обеим сторонам уходил так далеко, что в какой-то момент превращался в чёрную точку.
– И где же пресловутый свет в конце тоннеля? – притворно-раздосадовано спросил Демиан.
– То есть, отсутствие тоннеля не смущает? – неожиданно поддержала шутку Серафима.
Они сделали всего несколько шагов. Демиан оглянулся, надеясь глубже прочувствовать момент прощания с прошлой жизнью. Но сентиментальный настрой вмиг смыла волна удивления, после которой, как цунами, накрыл ужас. Позади уже не было той самой «новой двери». Был лишь бесконечный коридор, так же, как и спереди, превращающийся в чёрную точку. Пространство вокруг существовало само по себе. Демиана сковал животный страх. Коридор показался ему живым, враждебным и коварным. Ему почудилось, будто он попал в чрево могильного червя, а симметрично расположенные двери номеров вообразились кольцами этого червя, который вот-вот переварит его, Демиана, а заодно и Серафиму. Всё, и внутри, и снаружи, помутнело и потускнело, словно кто-то убрал яркость на минимум, но одновременно стало кристально ясно – бежать некуда. Коридор оказался самым жутким лабиринтом: без переходов, поворотов в тупик и прочих хитростей. Простым и непреодолимым. Демиан понял, что можно бесконечно бежать хоть вперёд, хоть назад, выбиться из сил, но никуда не попасть. От этой мысли подкосились колени. Неглубокий испуганный вдох ледяным комочком провалился к солнечному сплетению, свернулся там холодным колючим ежом и начал больно покалывать. Демиану неудержимо захотелось схватить Серафиму за руку, прижаться к ней и ни за что не отпускать, пока она не выведет его из этого зловещего места. Дрожа, он потянулся к её ладони, и, когда уже почти вцепился в неё похолодевшими и взмокшими от страха пальцами, рука Серафимы дрогнула, увернулась и унеслась в сторону. Мгновение Демиан силился не разрыдаться. Он уже почти захлебнулся переполнившим его отчаянием, как вдруг услышал голос Серафимы. Он прозвучал как-то глухо, с трудом пробившись через яростную пульсацию крови в голове. Но даже она не смогла заглушить успокаивающие, нежные нотки в короткой фразе: