По холодным следам
Шрифт:
Вот и сейчас она спрашивает:
— Так значит, сегодня вы придете вместе с Джули?
Джули не поедет к психотерапевту, она крепко спит. Но лучше я все объясню Кэрол при встрече.
— Нет, на этот раз я… хочу поговорить с вами наедине.
— Хорошо, — соглашается она, а потом добавляет: — В одиннадцать у меня окно. Сумеете подъехать?
Я убиваю час в книжном магазине рядом с ее кабинетом, листая романы. Когда я вхожу, то с некоторым удивлением обнаруживаю, что Кэрол моложе, чем мне казалось, и на ней узкие брючки капри. Почему-то это меня беспокоит.
— Входите, прошу. — Она указывает на диван, на подлокотнике которого лежит свернутый плед.
Я замечаю коробку с салфетками на боковом столике у лампы с выпуклой керамической подставкой. Не случалось ли моей дочери здесь плакать?
Кэрол закрывает дверь и садится напротив меня в кресло с низкой спинкой.
— Спасибо, что приняли меня, — говорю я, вдруг разволновавшись. — Надеюсь, мой визит не показался вам странным. Дело касается Джули.
— Как она? — спрашивает моя собеседница с некоторым беспокойством.
— Нормально. То есть не очень. Ей нездоровится, поэтому она и осталась дома. — Кэрол смотрит на меня, но мне почему-то не хочется рассказывать ей о больнице. Сейчас это единственная наша с Джули общая тайна; возможно, я просто боюсь узнать, что психотерапевт тоже в курсе. И я продолжаю, наблюдая за ней и гадая, поделится ли она информацией: — Я надеялась на вашу помощь. Мне кажется… по-моему, дочь что-то скрывает от меня. Знаю, вы не вправе говорить о том, что обсуждаете на сеансах, но мои слова, возможно, заставят вас изменить решение.
— И нарушить конфиденциальность? Нет, это неприемлемо.
— Даже если вас просят об этом родители?
— Особенно родители. — Она спокойно смотрит на меня. — Анна, вы ведь знаете, что последние две недели ваша дочь не ходит на сеансы?
— Откуда мне знать, если никто не потрудился меня известить?! — взрываюсь я. Психотерапевт замолкает, и мне становится неловко из-за собственного враждебного тона. — То есть нет, я понятия не имела. Она говорила, что ездит к вам. А разве вы не должны были нам об этом сообщить?
— Джули уже взрослая, — холодно отвечает психотерапевт. — Наши встречи абсолютно конфиденциальны.
У меня в мыслях вдруг возникает картинка, как Кэрол Морс вместе с мужем слушает модный шлягер в джакузи на веранде дома, купленного на деньги клиентов, которых она заверила, что у них в жизни все наладится.
С трудом сдерживаю желание встать.
— Но она точно была здесь на первых двух сеансах, я знаю, — говорю я. — Вы можете рассказать мне, что Джули вам говорила? Хоть что-нибудь? — Я должна вытянуть информацию из этой женщины. — Ну прошу вас. Нам она ничего не сказала, кроме того, что содержится в полицейском отчете, а он…
Я не в силах признаться, что дочь сказала полиции неправду. Во всяком случае, не всю правду. Пока я подыскиваю слова, чтобы сообщить Кэрол Мор о больнице и УЗИ, она говорит:
— А вы спрашивали саму Джули?
Спрашивала ли я Джули?! У меня в мозгу молнией вспыхивает ярость. Мне хочется вскочить и заорать, хочется опрокинуть изящную керамическую лампу, швырнуть на пол уютный плед и растоптать его. Вместо этого я интересуюсь:
— У вас есть дети?
— Нет, — спокойно отвечает она.
— Так я и думала, — бросаю я и поднимаюсь, подхватив сумку.
— Миссис Уитакер…
— Доктор! — рявкаю я.
— Доктор…
— Давалос.
— Доктор Дава…
— Ой, да зовите меня просто Анной.
— Анна, — невозмутимо кивает Кэрол, не реагируя на обидный тон. Она даже не встала вслед за мной, и хотя я жажду немедленно убраться отсюда, почему-то меня удерживает именно то, что она все еще сидит в своем кресле. — Анна, Джули пережила невероятно трудное время. Это единственное, что я вправе вам сказать. Большинству людей и не представить подобной психологической травмы.
Понятно, она хочет поговорить о травме моей дочери.
— Многие жертвы сексуального насилия испытывают непреодолимое чувство стыда, — продолжает психотерапевт. — Особенно когда насилие тянется долго и сочетается с другими травмами. Она должна чувствовать, что находится в безопасности, когда говорит с вами.
— Конечно, она в безопасности, — бросаю я. Злые слезы текут у меня по лицу, несмотря на все усилия сдержать их.
— Джули не знает, как общаться со своей семьей, с теми, кто не прошел через те же страдания, что и она. Возможно, она избегает подробностей, потому что не хочет расстроить или разочаровать вас.
— Просто расскажите мне, — умоляю я.
— Ваша задача сейчас — дать ей понять, что вы ее любите несмотря ни на что.
— Ну пожалуйста!
— Анна, вы не хотите присесть? У нас есть еще тридцать минут. Мне кажется, вам тоже было бы полезно походить на сеансы. Вы не думали об этом?
Я резко разворачиваюсь, выбегаю из кабинета, прыгаю в машину и отчаянно газую. И только на полпути домой вспоминаю, что мне надо заскочить в университет: в конце концов, там действительно могли остаться студенческие работы. А еще хорошо бы закрыться на замок у себя в кабинете и спокойно все обдумать. Я не хочу сейчас ни с кем видеться и разговаривать, даже с Джули. Добравшись до своего рабочего места, я замечаю мигающую красную лампочку на стационарном телефоне, указывающую, что у меня есть сообщения. Мне не сразу удается сообразить, как их прослушать, — сейчас мало кто пользуется проводными телефонами.
Первые три сообщения — от репортеров, и я удаляю их, не слушая дальше вступления.
Четвертое сообщение привлекает мое внимание: «Доктор Давалос, это Алекс Меркадо. Я частный детектив. Знаю, вы сейчас не общаетесь с прессой, и не собираюсь беспокоить вас вопросами. Однако я располагаю кое-какой информацией и хотел бы поделиться ею с вами. Есть вещи, о которых, думаю, вам будет интересно узнать. Так что перезвоните мне». И дальше номер телефона.
Следующее сообщения опять от него: «Это Алекс Меркадо, я хотел бы встретиться где-нибудь и поговорить с глазу на глаз, если не возражаете».