По любви
Шрифт:
– А если все эти попытки направлены на то, чтобы просто выдворить вас из страны? Вы же понимаете, что это теперь – раз плюнуть.
– Слушай, у меня тут немаленький бизнес. Ну, кто меня выдворит?
– В том-то и дело! Знаете сколько желающих оттяпать от вашего пирога? Не удивлюсь, если там и от миграционной службы желающие.
– Раньше до этого не докапывались, – пожимаю плечами.
– Так то раньше.
Слова Никиты Семеновича тонут в визге, с которым, завидев нас, мне навстречу устремляется дочь.
– Папочка! Папочка! – и ревет, ревет! За последний год она ужасно вытянулась и
– Привет, моя хорошая. Ну как ты тут?
– Я нормально. А тебя посадят в тюрьму? А меня? Меня тоже посадят? – ахает.
– Никто никого никуда не посадит. Добрый вечер, – максимально приветливо здороваюсь с Никитиной женой. Девушка идет за моей егозой по пятам. В джинсах, свитере под горло и пуховике. Видно, что и впрямь я парочку выдернул с отдыха. Сам Никита Семенович тоже одет кое-как. Ну и ладно. Я ему достаточно плачу, чтобы иногда подкидывать работенку по воскресеньям. Спасибо ментам, хоть позвонить дали.
– Машина-то ваша где? На стоянке в парке осталась?
Киваю. Носом зарываюсь в темные волосы дочки. Пусть у нас здесь огромная греческая община, друг у друга есть только мы. Случись что со мной, одна Вика, конечно, не останется, но…
– Все хорошо, мое сокровище. Все хорошо.
Викина мать погибла, когда ей было три. Несчастный случай. Катались на лыжах, упала, ударилась головой о каменный выступ. Мгновенная смерть, к которой нас ничего не готовило. Мы жили не очень хорошо, но такого я ей не желал – факт. Талия была дерьмовой женой. Ревнивой, холодной, всегда и всем недовольной, шумной. Она постоянно меня пилила. В основном за то, что много работаю и уделяю ей мало времени. А еще, что недостаточно нежен в постели и слишком активен. Особенно дерьмовые времена были тогда, когда у нас не получалось зачать ребенка. Иной раз неделями секса было не допроситься. А потом он стал регулярным. Строго по расписанию даже. Я, блядь, как кобель на случку ходил. Исключительно, когда овуляция. Иногда до того доходило, что мне не хотелось возвращаться домой вообще. Подъеду к подъезду (мы тогда еще в скромной квартире жили) и сижу в машине, не поднимаюсь. Такая вот семейная жизнь. Но когда Вика родилась, все более-менее наладилась. Талия переключилась на малышку. Я, оставив попытки получить секс, который бы меня удовлетворил в браке, стал в свое удовольствие погуливать. И как-то все нормализовалось. Притерлось. Стало как у всех. А потом бах – я вдовец с трехлетним ребенком на руках.
– Так вас подкинуть до машины или домой?
Вопросительно смотрю на Вику. Та шмыгает красным носом.
– Домой!
Киваю:
– Давай домой. Тачку попрошу кого-нибудь пригнать.
Азаров мне, как своему шефу, предлагает сесть вперед. Качаю головой. Забираюсь с Викой назад, та опять обнимается, ластится. Перенервничала моя маленькая.
– Викусь, все будет хорошо, правда.
– Я испугалась, – хлопает длинными ресничками.
– Я знаю. Извини. Больше такого не повторится.
– Как знать, – мрачно отзывается Никита Семенович с водительского кресла. – Что-то мне это все не нравится. Завтра весь офис поставлю на уши. Нужно понять, что за дерьмо происходит.
– Никита! – толкает в бок мужа Лика, кивая на стихнувшую в моих руках Вику. – Не выражайся.
–
Город пуст. Доезжаем быстро. Вика, умаявшись, засыпает, уткнувшись носом мне в свитер. Приходится будить.
– Спасибо, что подвез. Завтра в девять жду всех у себя.
Дома разогреваю приготовленный домработницей ужин. Накладываю себе, дочке. Может, надо было искупить свою вину перед ней, заказав пиццу. Но пока ее привезут – загнемся.
– Ну, как ты, малыш?
– Да нормально. Испугалась немножко.
– Все будет хорошо, – проходя мимо дочки, опять целую ее в макушку. Как вспомню, что та мразь про нее сказала, так в башке шумит. – Ты только бабуле ничего не говори, окей? А то знаешь, какой она шум поднимет? – морщусь. Теща у меня не подарок. И так всюду сует свой нос. Не хватало еще ее причитания и советы выслушивать.
– Не скажу, – обещает дочь, ковыряясь в макаронах, не отрывая глаз от моего старенького айфона, который я ей передал по наследству, когда купил себе модель поновей.
– Что ты там делаешь? – тычу вилкой в телефон.
– Выкладываю видео, где я катаюсь на карусели.
– Сколько раз просил тебя за едой не сидеть в гаджетах?
– А я уже все. Спрятала, – хитро улыбается Вика, откладывая айфон вниз экраном.
– И типа не считается? – хмыкаю.
– Ага!
Складываю тарелки в посудомойку, когда телефон звонит у меня. Настороженно принимаю вызов. Звонок прокурора вечером в воскресенье явно не к добру.
– Привет рецидивистам!
– И вам не хворать, – не очень искренне смеюсь. Мурат Аркадьевич мне недолго подыгрывает и практически сразу переходит к делу.
– Я тут кое-что интересное узнал. По твоему случаю. Может, совпадение, конечно, но верится в это с трудом.
– Выкладывай.
– Наверное, слышал, недавно Степанов выдал свою дочку замуж.
Степанов, можно сказать, мой конкурент. Мы регулярно претендуем на одни и те же тендеры и земельные участки. Так что хочешь не хочешь, а за его жизнью следишь.
– Угу, я в курсе.
– А за кого, не догадался поинтересоваться?
– Да как-то не приходило на ум. А что?
– Угадай, где парень трудится не покладая рук?
– В миграционке, что ли? – вскидываю брови.
– Так точно. И семейка опять же у него непростая. Папа в УВД не последний человек. Мама – судья. Касаткина, ты, наверное, про такую не слышал. Она в общей юрисдикции.
– Ага. Не слышал. Я-то больше по арбитражам.
– Ну, вот и делай выводы, с чего вдруг такая активность. А ты им еще подыгрывать вздумал.
– Так уж получилось. Ты бы тоже, Мурат Аркадьевич, на моем месте бы не сдержался.
– И то так. Дочка – святое. Азаров подсказал, что тебе с пострадавшим делать?
– Ага. Откупиться, – фыркаю. – Но я, как ты понимаешь, пас.
– Правильно. Еще чего вздумал – платить всяким уродам. Там нужно действовать по-другому.
– Есть какие-нибудь идеи? – вцепляюсь в слова Бадоева тут же.
– Еще бы. Встречку на него накатай, мол, ходил извращенец, размахивал непотребством у детей на глазах. Предлагал потрогать. Парень сдуется на раз-два, вот увидишь. Еще и тебе заплатит.