По морю прочь
Шрифт:
Он начал ходить по комнате.
— Возможно, я хочу слишком многого, — опять заговорил Теренс. — Возможно, то, чего я хочу, недостижимо. Мужчины и женщины слишком отличаются друг от друга. Ты не можешь понять… Ты не понимаешь…
Он подошел к Рэчел, молча смотревшей на него.
Теперь ей казалось, что он совершенно прав и ей нужно гораздо больше, чем любовь одного человека, — ей нужно море, небо. Она опять отвернулась и стала смотреть на далекую синь, такую гладкую и ясную там, где небо встречалось с морем. Конечно, одного человека ей недостаточно.
— Или все дело в этой несчастной помолвке? — спросил Теренс. — Давай поженимся здесь, до возвращения — или это слишком рискованно? Мы уверены, что хотим пожениться?
Оба начали ходить по комнате, но, хотя порой оказывались очень близко друг от друга, они старались избежать прикосновений. И ее, и его охватило ощущение безнадежности. Они были бессильны, они не могли любить друг друга настолько, чтобы преодолеть все эти преграды, а меньшее не могло их удовлетворить. Осознав это с непереносимой остротой, Рэчел остановилась перед Теренсом и воскликнула:
— Тогда давай расстанемся!
Эти слова соединили их успешнее, чем любые споры. Они ухватились друг за друга, будто оказались на краю пропасти. Им стало ясно, что они не могут разлучиться, они будут вместе всегда, какую бы боль и страдания это ни причинило. Они погрузились в молчание и через какое-то время медленно подошли друг к другу. Сама близость успокоила их; сев рядом, они почувствовали, что отчуждение ушло и мир вернул себе надежность и целостность, а они сами будто стали больше и сильнее.
Прошло много времени, прежде чем они пошевелились — и то нехотя. Они встали бок о бок перед зеркалом и начали с помощью щеток для волос придавать себе такой вид, будто все утро не чувствовали ничего особенного — ни мук, ни счастья. Но от собственного вида в зеркале на них повеяло холодом, потому что там они были не огромными и не слитыми воедино, а очень маленькими и отдельными и в широком стекле еще хватало места для множества других предметов.
Глава 23
Но никаким причесыванием нельзя было убрать выражение счастья с их лиц, поэтому, когда они спустились, миссис Эмброуз не могла говорить с ними так, будто они провели все утро за невинными занятиями, которые можно обсуждать непринужденно. Она присоединилась к всеобщему заговору по исключению их из обыденной жизни, более того, сила их чувств вызвала у нее враждебность к жизни вообще, и у нее почти получилось выбросить их из головы.
Хелен рассудила, что все необходимое в практическом отношении она сделала. Она написала множество писем и получила согласие Уиллоуби. Она так часто рассказывала о перспективах мистера Хьюита, его профессии, происхождении, внешности и характере, что почти забыла, какой он на самом деле. Бывало, взглянув на него в который раз, она гадала, что же он за человек, но, заключив, что они с Рэчел, по крайней мере, счастливы, переставала об этом думать.
Она преуспела бы больше, если бы стала размышлять, что будет через три года или что было бы, если бы Рэчел, как и планировалось, продолжила путешествовать под присмотром отца. Хелен хватало честности признать, что результат мог бы быть и лучше — кто знает? Она не скрывала от себя недостатки Теренса. Он казался ей слишком снисходительным и терпимым, так же как он считал ее, быть может, самую малость жестковатой — нет, скорее, она была бескомпромиссна. В каком-то смысле ей больше нравился Сент-Джон; но, с другой стороны, он, конечно, ни в коем случае не подошел бы Рэчел. Дружба с Сент-Джоном вполне установилась, и — хотя Хелен колебалась между раздражением и интересом, делая это так, что ее нельзя было обвинить в неискренности, — его общество было ей в целом по душе. Он уводил ее из этого утлого мирка любви и чувств. Он владел фактами. Например, когда Англия предприняла внезапные действия в отношении какого-то малоизвестного порта на марокканском побережье, Сент-Джон знал, что за этим стояло, да и его беседы с ее мужем — о финансах, о балансе сил, — как ни странно, создавали у нее ощущение надежности и постоянства. Она уважала их споры, хотя не всегда вникала в них, — так же, как она уважала твердую кирпичную стену или те внушительные общественные здания, которые, хотя и составляют основную часть наших городов, строятся день за днем и год за годом руками неизвестных людей. Она любила сидеть и слушать и чувствовала даже некоторую радость, когда помолвленная пара, выказав полное отсутствие интереса, выскальзывала из комнаты и принималась терзать цветы в саду. Не то чтобы она испытывала к ним черную зависть, но она, несомненно, завидовала огромному неведомому будущему, которое лежало перед ними. Перебирая в голове такие мысли, она бродила из гостиной в столовую и обратно, держа в руке какой-то фрукт. Порой она останавливалась, чтобы выпрямить свечу, согнувшуюся от жары, или нарушить слишком строгую линию стульев. У нее были основания полагать, что в их отсутствие Чейли балансировала на лестнице с мокрой тряпкой, отчего комната потеряла присущий ей облик. В третий раз возвращаясь из столовой, Хелен заметила, что в одном из кресел сидит Сент-Джон. Точнее, он полулежал, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, как всегда, застегнутый в аккуратный серый костюм, защищенный от буйства чуждого климата, который мог в любую минуту позволить себе вольности в отношении него. Взгляд Хелен остановился на нем, а потом поднялся над его головой. Затем она села на стул напротив.
— Я не хотел приходить сюда, — наконец сказал Сент-Джон. — Но меня прямо-таки вынудили. Эвелин М., — простонал он.
Он сел прямо и с иронической торжественностью начал рассказывать, что эта несносная женщина вознамерилась выйти за него замуж.
— Она преследует меня по всей гостинице. Сегодня утром появилась в курительной. Мне оставалось только схватить шляпу и бежать. Я не хотел приходить, но не мог остаться и терпеть еще одну трапезу с ней.
— Что ж, нет худа без добра, — философски заметила Хелен. Было очень жарко, поэтому паузы любой длины были приемлемы, и они разлеглись в креслах, ожидая каких-нибудь событий. Колокольчик позвал на обед, но во всем доме ничто не шевельнулось. Хелен спросила, каковы новости и есть ли что-нибудь в газетах. Сент-Джон отрицательно покачал головой. Ах да, он получил письмо из дома, от матери, с описанием самоубийства горничной. Ее звали Сьюзен-Джейн, как-то после обеда она зашла в кухню и попросила повариху подержать у себя ее деньги — у нее было двадцать фунтов золотом. Потом она вышла купить себе шляпку. Полшестого вернулась и сказала, что приняла яд. Успели только уложить ее в постель и вызвать доктора, и она умерла.
— Ну и? — спросила Хелен.
— Будет дознание, — сказал Сент-Джон.
Почему она это сделала? Он пожал плечами. Почему люди убивают себя? Почему низшие сословия делают то, что они делают? Никто не знает. Они посидели молча.
— Колокольчик звонил пятнадцать минут назад, а они еще не спустились, — наконец произнесла Хелен.
Когда они появились, Сент-Джон объяснил, почему ему пришлось прийти обедать. Он изобразил воодушевленную речь Эвелин, когда та предстала перед ним в курительной.
— Она считает, что нет ничего настолькозахватывающего, как математика, так что я дал ей объемистый двухтомник. Интересно, что она из него вынесет.
Рэчел теперь могла позволить себе посмеяться над ним. Она напомнила ему о Гиббоне, первый том до сих пор где-то у нее; если он взялся за образование Эвелин, то Гиббон — лучшая проверка; или еще она слышала об этом Бёрке, насчет американского мятежа — Эвелин должна прочесть обоих одновременно. Когда Сент-Джон опроверг ее доводы и утолил голод, он рассказал, что гостиница бурлит скандалами, произошедшими в их отсутствие, причем самого отталкивающего свойства. Он во многом обогатил свои знания о себе подобных.
— Эвелин М., например… Впрочем, мне это сообщили конфиденциально.
— Чепуха! — вставил Теренс.
— Ты слышал и о бедняге Синклере?
— О да, я слышал о Синклере. Он удалился на свой рудник с револьвером. Каждый день пишет Эвелин, что думает о самоубийстве. Я уверил ее, что он счастлив как никогда, и она в целом склонна со мной согласиться.
— Но ко всему прочему она запуталась в отношениях с Перроттом, — продолжал Сент-Джон. — А еще у меня есть основания полагать, судя по виденному мною в коридоре, что между Артуром и Сьюзен не все в порядке. Недавно приехала очень молодая особа из Манчестера. Я считаю, что для них лучше всего был бы разрыв. Их семейную жизнь жутко даже представить. Да, и, проходя мимо спальни миссис Пейли, я отчетливо слышал, как она извергала самые кошмарные ругательства. Предполагают, что она издевается над горничной, когда они наедине, — практически наверняка это так и есть. Видно по ее глазам.