По Москве
Шрифт:
Хохолков бросил перевод, кинулся на трамвай, вон, за город.
День был чудесный. Почки на самых поздних деревьях раскрылись и только ждали дождя, чтобы зазеленеть и запахнуть вслед акациям и черемухе. Земля дышала: черно-лиловая, не утоптанная сапогом. Вдоль рельс бежали свежие травы и в них то желтел, то голубел первый ранний цветок.
А в вагоне, как водится, ссорились. Гражданин выговаривал кондуктору, зачем он переулок двунадесятого праздника не именует "безбожным", не принимал извинений в беспамятстве, стыдил горько и кротко: - из-за чего же революцию делали?!
Гражданка позвала свою годовалую дочку, убежавшую к Хохолкову на площадку без никаких сокращений звучным именем "Кларацеткин".
– Она у нас не крещена, она октябрена, не без гордости сказала гражданка соседям и отхлопала бедную Клару.
– Октябришь по-новому, а бьешь-то ее по-старому?
И сцепились бабы, пока трамвай всех не выбросил к синему озеру, к музею-усадьбе, где на воротах гладкие, мелкие львы элегантно подняв лапу приглашали войти. Но экскурсий еще не пускали и наблюдая чистку дорожек и ряд по-летнему забелевших в зелени статуй можно было подумать, что нет в стране перемен, и "люди" чистят усадьбу для старых хозяев-князей.
Хохолков обошел озеро, подразнил гуся, наломал в мохнатых баранчиках вербы, долго бессмысленно смотрел на легкое весеннее небо, как пес нюхал сырость, тянуло бродяжить. Сколотить сумму червонцев и айда...
Понесся обратным трамваем домой, кончил к утру перевод, подсчитал гонорар: доехать до Тулы, съесть фунт тульских пряников и назад. Но ему ведь хотелось за Тулу.
Пошел по знакомым редакциям подряжаться на работу с "авансом".
– Дайте нам роман "Газовый", мы возьмем...
– Да помилуйте, я по химии всего "аш о два". Хорошо, если двойка на месте...
– Пустяки, за лето подучите...
Но Хохолков хотел летом бродяжить. Один ему ресурс: аванс под "Красный зверинец", тянули звери, как лес, про зверей он напишет шутя.
Хохолков пошел опять в Зоосад с строгим решением досмотреть про зверей цензурно: производственно и промыслово. К варану держался - не шел: - ну его к чорту, опять полетит, когда ему надо пешком...
Пошел Хохолков к зверю трезвому и простому, без двойных мыслей громадному. К индийской слонице, беременной слоненком первый год. Ей предстояло детеныша продержать в себе еще год и она стояла, как дом, с тяжко распертыми серыми боками. Пред слонихой - что грибов, было просыпано первой ступени экскурсантов. Веселый руководитель громко и бодро делился с ними познаниями и говорил о слонах как-раз то, что требовал детский редактор: производственное и промысловое...
...вымиранью слонов много способствует человек.
Он уничтожает слонов ради их бивней, дающих ценную слоновую кость. И по бумажке руководитель прочел:
Дневной рацион слона . . 4 пуда 15 фунтов.
Сена . . . . . . . . . . 2 " 20 "
Хлеба ржаного . . . . . . . . 20 "
" белого . . . . . . . . . 10 "
Моркови . . . . . . . . . . . 10 "
Картофеля . . . . . . . . . . 20 "
Хохолков схватил карандаш и стал записывать, чтобы дома на точных данных создать педагогически-полезную авантюру.
Слониха во время речи инструктора просовывала сквозь прутья решетки свой хобот серый, длинный, как кишка для поливки тротуаров, выворачивала его и шевеля пальцеобразным присоском просила еще и еще для слоненка, распиравшего ее бока. Она давно съела свой четырехпудовый рацион и ей было мало. Мальчики ей протянули принесенные булки. Слониха, деликатно свернув хобот, отправляла булку, как в печь, в аккуратную темную пасть без бивней. Затем, словно быстро сморкнувшись, прядала хоботом в бок, и вот уж опять шевелила далеко за решеткой пальцеобразным соском, прося новой пищи.
Мальчик первой ступени протянулся вперед, рассмотреть бы получше слоновый присос; слониха, как бы одобряя, с нежнейшей, материнской повадкой вмиг обгладила его нежным хоботом, обцеловала вокруг головы, мягко, внезапно сняла с него шапку, взметнула дугой хобот, и не поспели ахнуть, убрала шапку в рот. Мальчик пождал, пуча глаза, и взревел... инструктор кинулся к сторожу.
Сторож, как былой крепостной человек, изучивший до скуки причуды господ, не двинулся с места, сказал: сожрала!
– Может-быть, ее вырвет моей шапкой, она ж грязная, пропотелая... словно просил передать слонихе сквозь слезы мальчик. Я подожду!
– Жди себе, только задом ли, передом пойдет из нее твоя шапка - ее, брат, тебе не узнать. Аминь головному убору!
Веселый инструктор сказал мальчику: "- брось, Миша, плакать, ничего тебе не будет за шапку, обвяжем платком и пойдешь. Гляди-ка скорей на слониху, ишь, что надумала!"
Слониха из угла брала сено, и как тургеневская девушка косу, грациозно откидывала хобот за спину и густо посыпала себе сеном весь хребет и голову. Потом она деловито, с удовлетворенным чувством долга смотрела вокруг маленькими, по-человечьи умными глазками.
– Воображает себя в тропиках, - сказал руководитель, - там защищаясь от москитов, она должна себе набросать на спину и голову листьев.
– Не сердись на нее, Миша, подумай, какие ей бедной здесь тропики? Она может сделать в клетке всего два-три шага. Тут не то что шапку, целиком проглотить тебя впору. Пойдем-ка за ней лучше в Индию...
И веселый инструктор в миг вырастил пред ребятами девственный лес, заткал его сверху до низу лианами, напустил обезьян, попугаев, заставил вдали рычать тигров, и разделяя грезы юной слонихи дети с ней вместе попали в Южную Индию...
...............
– Судите сами, это ль не новая педагогия! восхищался вчерашним инструктором Хохолков, в редакции "Красного Детского мира". Я полагаю разница есть, топором ли рубнуть: - человек от обезьяны... Или найти подход внутренний, психологический, породнить ребят с каждым зверем, установить общую великую связь всех животных... отсюда смягчение нравов, расширение кругозора, так сказать, вселенский ин-тер-на-ционализм! Если хотите, это даже своеобразная и более действительная борьба с религиозными предрассудками, чем обухом по голове, как...