По Мыслящим Королевствам
Шрифт:
Именно поэтому он тратил время на то, чтобы потолковать с единственным непокорным, который не отозвался на его прибытие соответствующим изъявлением почтения.
Мужчина с заросшими щетиной щеками был одет в длинный комбинезон из какой-то грубой, кое-как сшитой материи. Рубаха с длинными рукавами была засалена, а ладони покрыты рыбьей кровью Он сидел на краю волнореза лицом к морю, держа в руке длинное удилище, а рядом с ним стояли два ведерка. В одном содержалась наживка, в другом — рыба. Ведерко с наживкой было полнее второго. Рядом сидел взъерошенный мальчик лет, наверное, шести, с удочкой покороче.
— Похоже, рыба проявляет к тебе так же мало почтения, как ты ко мне.
Мужчина не шевельнулся.
— Утро так себе, да и пришли мы поздно.
Ни почтительного обращения, ни титула, ни «доброе утро, господин»… По неторопливому, но умелому обращению мужчины с удочкой Химнет определил, что тот не слепой. А его ответ показывает, что и не глухой.
— Ты знаешь меня.
Мужчина слегка шевельнул удилищем, чтобы привлечь к наживке внимание какой-нибудь наблюдательной рыбы.
— Вас всякий знает.
По-прежнему никакой почтительности, никакого подобающего обращения! Что тут происходит? Вздор какой-то!.. Химнет отлично понимал, что остальные внимательно наблюдают за ними. Исподтишка, как можно незаметнее, но все-таки наблюдают. Он бы не повернулся и не ушел, даже если бы этот рыболов с ребенком находились на обратной стороне Луны, тем более немыслимо уйти в присутствии других.
— Ты не приветствуешь меня, как это принято.
Мужчина как будто слегка склонился над своим удилищем, но голос его остался ровным.
— Я бы предпочел сам выбирать, кого мне приветствовать. А без такого выбора простое исполнение формальностей представляется излишним.
Образованный, — подумал Химнет. — Значит, тем более важно преподнести ему серьезный урок».
— Тебе следовало бы тщательнее выбирать метафоры. Использование определенных слов может побудить меня к определенным действиям.
В первый раз рыбак обернулся и посмотрел вверх. Он не вздрогнул при виде рогатого шлема и горящих глаз.
— Я не боюсь вас, Химнет Одержимый. В любом случае человек живет не вечно, а я слишком часто думаю о том, что лучше умереть в состоянии свободы, нежели влачить существование без нее.
— Без свободы? — Чародей экспансивно взмахнул рукой. — Вот ты в такой прекрасный день сидишь здесь со своим сыном на общественном волнорезе и занимаешься тем, что большинство твоих сограждан назвали бы настоящим отдыхом, и при этом жалуешься на отсутствие свободы?
— Вы понимаете, о чем я говорю. — Как заметил Химнет, тон мужчины был явно угрюмым. — В конечном счете ничего не делается без вашего одобрения — или одобрения ваших лакеев, вроде того старого воина, что молча ждет с каменным лицом в колеснице. Вы управляете всем, не допуская ни возражений, ни обсуждений. Ничто в Эль-Ларимаре не может произойти без вашего ведома. Вы шпионите за всеми — либо это делается по вашему приказу.
— Знание является необходимой предпосылкой хорошего правления, любезный.
— Но не игнорирование желаний народа. — Мужчина вновь повел удилищем, и тонкая леска, подергиваясь, прочертила поверхность воды.
— Для народа весьма опасно иметь слишком много желаний. — Сделав
— Вроде вас. — Мужчина не поежился, не отпрянул. — Давайте делайте что хотите, я вас не боюсь! Все равно уже хуже некуда.
— Ты и впрямь скверно обо мне думаешь, да? Если бы у тебя было больше житейского опыта, любезный, ты бы понимал что я еще не такой плохой, как большинство абсолютных монархов. Я не собираюсь ничего делать с тобой. — Шлем слегка повернулся направо. — Какой хороший у тебя мальчик. — Протянув закованную в броню руку, Химнет потрепал ребенка по волосам. На лице шестилетнего малыша появилось выражение, среднее между неуверенным восхищением и совершенным ужасом.
Впервые гранитная твердость рыбака, кажется, слегка пошатнулась.
— Оставьте мальчика в покое. Если это необходимо, то займитесь мной.
— Заняться тобой? Но, любезный, я как раз и занимаюсь тобой? — Некромант сунул руку в карман и достал оттуда небольшую стеклянную бутылочку, наполненную черной маслянистой жидкостью. — Я не стану обременять тебя названием эликсира. Если брызнуть несколько капель этой жидкости на бедро твоего очаровательного крепенького малыша, то его ноги высохнут, словно забытые в поле последние колосья пшеницы. Они станут хрупкими, как стебли засушенных цветов. При ходьбе кости будут трескаться и ломаться, причиняя невыносимую боль, от которой не избавят ни один доктор, ни один алхимик. Потом кости начнут заживать, медленно и мучительно, покуда он не сделает следующий неверный шаг, и тогда они опять сломаются. Это будет происходить опять и опять. Боль начнет усиливаться с каждым новым переломом. Как бы он ни был осторожен, кости будут ломаться и заживать, ломаться и заживать, а когда он станет взрослым — если сумеет так долго превозмогать боль, — его ноги превратятся в причудливую массу осколков костей, бесполезных для ходьбы или чего-нибудь иного, кроме мучений.
Лицо Химнета под шлемом теперь было очень близко к уху рыбака, а голос понизился до шепота. Лицо мужчины подергивалось, и несколько слезинок скатилось по его щетинистой щеке.
— Не делайте этого. Пожалуйста, не делайте этого.
— Ага. — На скрытом сталью шлема лице Химнета Одержимого появилась улыбка. — Пожалуйста, не делайте этого — чего?
— Пожалуйста… Голова рыбака упала на грудь, и он сильно зажмурил глаза. — Пожалуйста, не делайте этого… господин.
— Хорошо. Просто отлично.
Протянув руку, колдун провел бронированным пальцем по щеке мальчугана. Паренек отпрянул от прикосновения холодного металла, он дрожал, ему явно хотелось заплакать, но он по-мужски изо всех сил сдерживался. — Это оказалось не очень трудно, правда? Теперь я тебя оставляю. Не забывай об этом состязании в гордости. Химнет Одержимый не каждый день останавливается, чтобы потолковать с одним из своих подданных. И не забудь соответствующим образом выразить почтение, когда я буду уезжать. — Шелковистый голос чуть заметно посуровел. — Ведь ты не хочешь, чтобы я вернулся и еще побеседовал с тобой?