По обе стороны Днестра
Шрифт:
халупе, т. е. в укрытии.
Эти вопросы мучили не одного Новосельцева. Длинными зимними вечерами в бараках шли нескончаемые, по-русски беспорядочные споры. Одни доказывали, что борьба не окончена и белую армию Европа использует для крестового похода против Совдепия. Другие полагали, что все само собой устроится, третьи мечтали вернуться на родину, однако вслух об этом говорить не решались, потому что это могло стоить жизни. Помалкивал и полковник Новосельцев. Никаких особых счетов с советской властью у него ке было, она у него ничего не отняла, да и что можно было отнять у отца, простого сельского священника в одном из глубинных сел Тамбовской губернии? Сам же Новосельцев никаким имуществом обзавестись не успел, единственным его "богатством" был чин полковника генерального штаба, но и это "богатство" было весьма сомнительным в глазах окружавших его кадровых офицеров, о чем ему не раз недвусмысленно давали понять. Я в самом деле. Пройдя ускоренный курс военной академии генерального штаба за полгода, он в 1916 году получил чин капитана. Полковника ему присвоил уже Врангель, и это обстоятельство как раз вызывало скептические усмешки.
После беспорядочных споров он долго лежал с открытыми глазами, слушая вой ветра за тонкими стенами барака. Надвигалась страшная, безысходная тоска, до жути зримо перед глазами вставали сверкающие на зимнем солнце деревья, все в снегу, улицы родного села, церковь на холме, уютный теплый дом, моложавая красивая мать. Где все это теперь, что стало с родными? И что ждет его самого?
К весне 1921 года французское правительство, убедившись, что "большевиков нельзя победить русскими или иностранными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве оказались не в силах защитить его от прямого нападения советских войск", прекратило помощь остаткам врангелевской армии. Она рассредоточилась по разным странам. Новосельцев снова оказался на пароходе, на сей раз французском, который держал курс в Константинополь. Стояли теплые, почти летние дни, пассажиры все время проводили на палубе и по своему обыкновению спорили. Новосельцев, как всегда, только слушал. Его внимание привлек сравнительно молодой мужчина с бородкой в пенсне, резко выделявшийся среди военных не только типично интеллигентской внешностью, но и манерой говорить. "Большевистская революция, - доказывал он, - была чудовищной исторической ошибкой, вызванной случайным стечением обстоятельств, гримасой истории. Если бы ее не было, Россия все равно пошла бы по пути демократии и прогресса. История все расставит на свои места, и Россия пойдет вместе с другими цивилизованными странами по пути демократии и прогресса. Большевизм в России доживает свои последние дни".
Он говорил складно, убедительно, как по писаному. Человека с бородкой Новосельцев видел впервые и поинтересовался у стоящего рядом худого поручика, с мрачным выражением лица слушавшего бородатого интеллигента, не знает ли он, кто этот человек. "Федоровский, - недовольно буркнул поручик.
– Типичный халупник. Смотрите, как разошелся. А спросите его, где он был, когда мы краснопузых били? Из-за таких, как он, мы и проиграли. Россия не созрела для демократии. Давить нужно этих краснопузых жидомасонов. Только силой оружия можно спасти Россию от большевиков, а мы тонем в словесах".
Фамилия Федоровского Новосельцеву уже встречалась в "Информационном листке". Они познакомились здесь же, на пароходе. Новосельцева заинтересовали рассуждения Федоровского. В отличие от большинства офицеров Федоровский был противником монархии и видел будущее процветание и величие России в демократии и прогрессе. Правда, для Новосельцева осталось неясным, что именно подразумевает его новый знакомый под этими словами. Видимо, и Федоровскому он чем-то понравился, скорее всего, его самолюбию льстил неподдельный интерес, который молодой офицер проявлял к его персоне. Когда пароход пришвартовался в бухте Золотой Рог, они были почти друзьями.
В Константинополе их пути разошлись. Федоровский вынашивал планы создания собственной газеты и понимал, что в Турции, где русских эмигрантов было сравнительно мало, издание заранее обречено на провал. Он решил ехать в Софию, звал с собой Новосельцева, однако тот отказался. Он подумывал о возвращении на родину и рассудил, что легче всего уехать из Константинополя. Однако сделать это оказалось совсем не просто. Советские суда в порт не заходили, небольшие деньги, которые у него были, таяли, в Константинополе никакой работы найти не мог, да и почти ничего делать не умел, разве что воевать. В порту, правда, можно было подработать на разгрузке судов - амбалом, как здесь называли грузчиков, однако, какой из него, с покалеченной ногой, амбал...
Как-то во время скитаний по пыльным и грязным портовым улочкам с ним заговорил по-французски молодой иностранец. Новосельцев знал французский неважно, однако они друг друга поняли. Иностранец оказался помощником капитана французского грузового судна. Видимо, ему стало жаль русского офицера, своего сверстника, и он привел Новосельцева к капитану. На судне требовался электромонтер. Новосельцева, который окончил артиллерийское училище и немного разбирался в электротехнике, взяли электриком. В Марселе он сошел на берег и больше на пароход не вернулся.
Его дальнейшая судьба мало чем отличалась от судеб тысяч таких же русских эмигрантов. На чужбине сполна пришлось вкусить эмигрантского лиха: был мойщиком посуды в ресторане, закручивал гайки на конвейере автомобильного завода "Рено". По вечерам ходил на собрания союза офицеров генерального штаба и постепенно понял, что господа офицеры озабочены не столько судьбами бывшей родины, сколько своими собственными распрями и дележом эфемерных должностей. Их объединяла лишь звериная ненависть к большевикам, советской власти.
Вести с родины находились в разительном противоречии с тем, что говорилось на собраниях. Советская Россия крепла и набиралась сил. Да и сам Новосельцев, начав зарабатывать свой кусок хлеба тяжким трудом, по-иному уже смотрел на события и все реже ходил на собрания.
Однажды Новосельцев узнал, что он вместе с другими рабочими фирмы "Рено" уволен в связи с сокращением производства. "Все верно, - с горечью подумал он, - эмигрантов берут последними и увольняют первыми". Времени у безработного достаточно, и Новосельцев целые дни проводил на улице, скитаясь по Парижу, только теперь открывая для себя этот город. Как-то в русском кафе ему попалась на глаза газета "За свободную родину". Он стал просматривать ее без особого интереса, заранее зная, о чем пишется в эмигрантских газетах, каких немало в последнее время стало выходить в Париже. Однако он в своих предположениях ошибся. Внимание привлекла статья о притязаниях большевистской России на Бессарабию - исконно румынскую землю; жизнь в этой бывшей русской губернии описывалась в радужных красках. Патриотические чувства Новосельцева - сторонника единой и неделимой России - были уязвлены.
Внизу последней страницы значилась фамилия редактора: В. П. Федоровский. Новосельцев не сразу сообразил, что это тот самый Федоровский, с которым он познакомился в свое время на французском пароходе, и отправился по адресу, указанному в газете. Федоровский его узнал, не выказав, впрочем, особой радости, посетовал, что газета, как он выразился, идет неважно, решив, видимо, по внешнему весьма жалкому виду своего гостя, что тот пришел просить денег. И ошибся. Новосельцев еще сохранил свои представления об офицерской чести. Убедившись, что старый знакомый ничего не просит, Федоровский повеселел, стал расспрашивать о житье-бытье. Узнав, что тот ищет работу, неожиданно предложил место корректора в своей газете, сразу предупредив, что жалованье весьма скромное. Новосельцев был рад и этому.
Свои обязанности бывший полковник исполнял добросовестно, редактор был им доволен, и постепенно между ними установились если не дружеские, то доверительно-приятельские отношения. Новосельцеву приходилось от корки до корки прочитывать каждый номер, и его всегда неприятно удивляло и поражало обилие материалов из Румынии и Бессарабии. В их подаче, тональности четко просматривалась прорумынская направленность, особенно в бессарабском вопросе.
Однажды вечером, когда они сидели в ресторане "Душка", заговорил на эту тему с редактором. Тот отделался общими словами в том смысле, что Румыния - это форпост против большевизма на Востоке. "Мы - активисты, - с пафосом произнес Федоровский, подогретый несколькими рюмками водки, - а это значит, что в священной борьбе против большевизма хороши любые средства и любые союзники, тем более сейчас, когда русскую эмиграцию раздирают противоречия. Пора попять, что собственными силами сковырнуть Совдепию мы не в состоянии".