По обе стороны фронта. Неизвестные факты Великой Отечественной войны
Шрифт:
Но скоро в старых альбомах появятся другие фотографии, и миллионы молодых людей и девушек сомкнут ряды в другом марше. А пока для немецких специалистов в Советском Союзе открыты химические комбинаты, оборонные заводы и военные училища.
В январе 1941 года в Москве работали 60 немецких летчиков, с ответными дружескими визитами в Берлин отправлялись наши офицеры.
Иван Фёдоров, в 1941-м – летчик-испытатель Горьковского авиазавода, попал в Германию накануне войны в составе военной делегации. Немцы и русские еще не противники и называют друг друга по именам. Советские летчики облетают многие германские аэродромы. За работой русских
За внешними проявлениями дружбы – трезвый расчет. Тем временем в Москву поступают донесения о нарушении советских границ. Ответ всегда один – не поддаваться на провокации, в воздушный бой не вступать! Немцы умело проводят в жизнь план масштабной дезинформации. У них нет интересов к восточной границе. Но факты говорят о другом.
Немало таких эпизодов помнит Николай Кюнг, в 1941-м – комиссар батареи 232-й стрелковой дивизии Западного фронта, участник обороны Бреста, впоследствии – узник Бухенвальда: «Нарушения участились, в день по несколько раз прилетали. Вот мы негодовали! И наши – три «ястребка»: сверху один, два сбоку, как барышню заворачивают и за границу провожают».
Советская делегация в Берлине не знает об этих провокациях. Перед самым отъездом – прощальный фуршет. Беззаботные улыбки, приятная атмосфера, тосты во здравие и за многолетнее плодотворное сотрудничество перемежаются дорогостоящими подарками. На этом же празднике летчик Фёдоров получает германский крест – правда, высокой наградой он распоряжается по-своему.
«На другой день на работу приходим, мои друзья награды надели, а у меня нет. Подходит ко мне Виктор Васильевич Смолин, из протокола посольства, посмотрел – а где же, говорит, твое? А я ногу поднимаю и показываю – на каблук я уже прибил немецкий крест», – рассказывает Иван Фёдоров.
Отступление
Брестская крепость. Ранним утром 22 июня здесь стояла звенящая тишина. Но в ставке Гитлера уже был отдан сигнал под кодовым названием «Дортмунд». Гитлеровские войска перешли Буг. Вся западная граница СССР полыхала в огне – через несколько минут в крепости начнется кромешный ад.
Рассказывает Карл-Герман Клауберг: «Было воскресное утро, кто-то постучал в дверь, это был хозяин квартиры. «Война», – сказал он. Мы с другом не поверили – ведь существовал договор. Мы подумали – газетная утка. А потом он сказал следующее: «Только что объявили – мы в состоянии войны с Советским Союзом».
Вспоминает Анатолий Ванукевич, в 1941-м – житель Минска: «Нас застали врасплох. Город бомбили, и первых фашистов мы увидели уже 23-го числа».
А вот что поведала о тех страшных днях Елизавета Костякова, в 1941-м – жительница Бреста: «Это, конечно, было страшно. Вдруг все покрылось гулом и грохотом. Проснулась, мой муж был уже почти одет, часы надевал на руку. И говорит, что это у артиллеристов рвутся снаряды. А я на колени встала на кровати и смотрю на границу. «Нет, – говорю, – война».
Первым советскую границу перешел диверсионный отряд «Бранденбург». Выводилась из строя связь, расчищались мосты и дороги. Следом волна за волной хлынула пехота, танки и авиация.
Штурм Брестской крепости 22 июня 1941 года
Одним из первых удар принял Брест. Шквалом огня накрыты все выходы из Брестской крепости, отрезаны свет, связь, доступ к воде, много раненых. Рядом – офицерские семьи. Уже к четырем часам утра большая часть казарм и жилых домов разрушены, гарнизон Бреста – всего два полка пехоты, у противника десятикратное превосходство. Брест планировалось сровнять танками за несколько дней. Однако немцы вошли сюда только спустя месяц. Они назвали Брест Огненным орехом. Расколоть его удалось лишь ценой жизней тысячи солдат.
А вскоре сюда приехал Гитлер. Вместе с итальянским дуче Муссолини он инспектирует результаты боев. Гитлер доволен – его новейшее оружие и боевой дух солдат сделали свое дело. Но впереди были долгие четыре года войны.
Говорит Карл-Герман Клауберг: «Мы шли против Советского Союза с тоской и тяжелым сердцем. Очень быстро нам пришлось узнать, что мы имеем дело с другим противником и что это совсем не та война, которую нам обещали. Мы понимали, что эта война будет долгой и жестокой».
За первые недели войны войска вермахта продвинулись в глубь страны на 600 километров. В некоторых районах Украины, Белоруссии и Прибалтики гитлеровцев встречали хлебом-солью, как и подобает встречать освободителей.
Вспоминает Надежда Троян, в 1941-м – студентка Минского медицинского института: «Мы, молодежь, с этими молодыми солдатами говорили: «Зачем вы к нам пришли, что вы хотите?» – «Мы пришли вас освобождать». – «От кого освобождать?» – «От большевиков, от коммунистов, от русских». И здесь я подумала: «Боже мой, а кто я – русская или белоруска?»
В столицах прибалтийских республик был сплошной праздник. Толпы ликовали: свершилось, оккупация избавила их от ненавистного коммунистического ига.
Рассказывает Борис Инфантьев, в 1941-м – студент Рижского университета: «В 10 часов утра зазвонили все колокола церквей, и освобожденный латышский народ в национальных костюмах с развернутыми бело-красными знаменами пошел приветствовать своих освободителей. Экзарх Московского Патриархата Митрополит Сергий сразу же велел звонить в Христорождественский соборный колокол, вышел с крестом к пастве, и слова «Христос воскресе», таким образом, ознаменовали новую эпоху».
На Украине ненависть к сталинскому режиму была сильнее страха перед оккупацией.
Вспоминает Степан Кашурко, в 1941-м – разведчик партизанского отряда: «Я видел, с какими глазами или с каким сердцем встречали люди немцев на оккупированной территории. Я же пионер был, и я задал вопрос: «В чем дело, почему вы так рады немцам, немецкой оккупации или власти?» Они говорят: «Мы готовы любому черту молиться, только чтобы не в колхозах жить».
Новая оккупационная власть обещала свободу и сытую жизнь. Враг моего врага – мой друг. Ничто здесь не должно было напоминать о прошлой тирании Москвы.