По обе стороны фронта. Неизвестные факты Великой Отечественной войны
Шрифт:
Тайны, оставшиеся со Второй мировой, открывать непросто. И дело не только в сложности самого розыска. Приходилось создавать целую сеть из бывших преступников, используя их в качестве агентов, и предавать суду лишь после целого ряда оперативных мероприятий.
Михаил Пушняков вспоминает: «Я его называл по имени и отчеству, хотя знал, что у него руки по локоть в крови. А приходилось, так сказать, располагать к себе человека, чтобы он понял, что перед тобой не какой-то деспот, а сердечный человек. И это позволяло устанавливать доверительные отношения и вести
Один бог знает, каких сил стоило Михаилу держать себя в руках. Такая колоссальная эмоциональная нагрузка бесследно не проходит. Пушняков серьезно заболел – нервная экзема. Лечился долго, но без особого результата, пока один из докторов не спросил, где же работает его сложный пациент.
Говорит Михаил Пушняков: «Я сказал, что моя работа связана с беседой с карателями и, как правило, после этой беседы у меня и начинался зуд. Вся спина была покрыта волдырями и руки. Врач говорит: «Ну теперь мне понятно, почему я тебя не могу вылечить. И бесполезно тебя лечить».
Пушняков был вынужден уйти с разыскной работы. Хотя оперативник он был, что называется, от бога, – он единственный сумел раскрыть дело деревни Моглино.
Деревня Моглино находится в пяти километрах от окраины Пскова. Здесь нет ничего примечательного – кроме, пожалуй, железнодорожного переезда и придорожного кафе. Собственно, этот самый железнодорожный переезд должен был проверить перед проходом особо важного состава молодой оперуполномоченный КГБ Михаил Пушняков. По инструкции полагалось дополнительно осмотреть окрестности.
Говорит Михаил Пушняков: «Осматривая все, я обнаружил сразу после железнодорожного переезда памятник. Я поинтересовался, кому он поставлен. Местные жители рассказали, что в годы войны здесь был концлагерь. Обелиск – это могила. На этом месте погибли несколько тысяч человек».
План моглинского лагеря, нарисованный рукой обвиняемого на допросе
Вернувшись в управление, Пушняков проверил, проводится ли розыск тех, кто все это сделал. Как оказалось, всерьез этим никто никогда не занимался. Хотя про моглинский лагерь знали достаточно много.
В конце 1941-го немцы организовали здесь так называемый рабочий пересыльный лагерь. Сначала там содержались военнопленные, которых использовали на ремонте шоссе.
Из воспоминаний жительницы деревни Моглино: «Здесь мы жили на переезде, в железнодорожной будке. Отец работал, а мать нигде не работала, дома сидела. Пленные работали на шоссейной дороге. Голодные были, холодные. Мы им носили хлеба, картошки. Да не очень много, много нельзя, это все отбирал конвоир. Не давал, выбрасывал».
К весне 1942-го из 300 человек в живых осталось не более двух десятков. Остальные погибли от голода и холода. Однако лагерь пустовал недолго. Вскоре сюда начали свозить со всей области цыган, евреев и других подозрительных и неполноценных. Многие так и остались здесь навсегда.
А занимались всем этим вовсе не немцы, а специально созданные подразделения из эстонцев. Дело в том, что практически вся территория нынешней Псковской области была выделена для создания великой Эстонии. Оккупационный режим здесь обеспечивала эстонская полиция безопасности с подчиненными ей воинскими подразделениями. Эстонцы нередко превосходили в жестокости своих немецких союзников.
Вот что вспоминают очевидцы тех страшных событий: «Цыган они целыми таборами находили и помещали в лагерь. А потом вывозили за 800 метров от Моглино, там были пограничные окопы. И там расстреливали, причем расстреливали жуткими способами. Отрывали грудных детей от матерей, брали за ножки, ударяли о повозки, о колеса, и с размозженной головой бросали в общую яму».
Заметим, что это делала не отдельная группа садистов. Участие в охранных частях было массовым и добровольным. Большинство эстонских бойцов были простыми крестьянами. За службу им обещали земельный надел на новых землях великой Эстонии. Найти через много лет тех, кто служил в Моглино, было неимоверно трудно. Отыскался лишь один – бывший повозочный.
Говорит Михаил Пушняков: «Я моментально поехал туда на собеседование с ним. Вызвал его, и он – я удивляюсь – по памяти перечислил почти всю команду. Пять человек из этой команды, которые принимали участие в расстрелах, оказались живыми и здравствующими на территории Эстонии».
Суд состоялся в 1967 году. А в 1970-м – еще один процесс. И опять над эстонцами. Их тоже разыскал Михаил Пушняков.
Артур Йоханес Пупарт тогда отделался 15 годами, и то лишь потому, что на момент совершения преступления ему не было еще и 18. Торопясь обзавестись своей землей, некоторые подростки с эстонских хуторов намеренно приписывали себе года.
Вот выдержка из показаний Артура Йоханеса Пупарта: «Стояло хорошее летнее утро. Над землей стелился туман. День обещал быть солнечным. Он и был таким. Первый раз в жизни я принял участие в расстреле людей, поэтому этот расстрел мне особенно запомнился. Заключенных было 10 человек. Из них две или три женщины. Кто они по национальности, как их фамилии, я не знал. Это были посторонние для меня люди. Все они мне были незнакомы.
Я запомнил только одного из них, в которого я стрелял. Он был с бородой, среднего роста, лет 50 или больше».
Дело было сдано в архив, где и лежало много лет. А в середине 1990-х годов в Управление ФСБ по Псковской области пришло письмо из полиции безопасности Эстонии – так сказать, от коллег. В письме эстонцы написали, что некая их комиссия реабилитировала Артура Йоханеса Пупарта, и просили отметить во всех учетных данных, что он более не считается судимым.
А еще через год пришло письмо от самого Пупарта. Мужчина попросил дать ему справку, что согласно материалам дела он служил в Пскове в охранном батальоне с 1941 года, – так как в эстонских архивах он числился в СС только с 1943-го. Справка ему была нужна для получения дополнительной пенсии.