По поводу статьи "Роковой вопрос"

Катков Михаил Никифорович

Возымев намерение основательно осудить поляков, автор "Рокового вопроса" пожелал с неменьшею основательностью возгордиться своею народностью; он равномерно пожелал простереть эту гордость глубже, чем это обыкновенно делается, и обратить свое благоговение на русские начала, на глубокие духовные силы русского народа. Уверяем г. Страхова, что если б он удовольствовался тем, "что обыкновенно делается", если б он не погружался в глубину с своею гордостью и с своим благоговением, то и народная гордость его вернее нашла бы себе удовлетворение, и благоговение его не превратилось бы в кощунство и надругательство.

Во глубине своего созерцания г. Страхов пришел к той мысли, что яблоком раздора между Европой и Россией служит польская цивилизация. Он уверен, что Европа видит в польской цивилизации свое дорогое детище и отстаивает ее от нашего варварства. Он вообразил себе, что вся эта суматоха, которая поднялась в Европе по польскому делу, произошла оттого, что Европа видит в Польше цвет своей цивилизации, которому грозит опасность со стороны России. В пустоте, называемой глубиною, всякая мысль легко может придти в голову, и человек теряет побуждение отдать себе отчет в ней. Г. Страхов очень спокойно, сам не замечая того, принял точку зрения, которая как нельзя лучше соответствует видам поляков и дает смысл самым безумным из их притязаний. В самом деле, посудите, какой характер принимает тяжба между Россией и Польшей, когда вам говорят, что Польша есть передовой пост европейской цивилизации, что в Польше Европа видит и должна видеть дело цивилизации и что точно так же должна смотреть на нее и сама Россия? Если это так, то все русское общество, все, что есть в России мыслящего и цивилизованного, должно умолкнуть и предоставить

полякам все, чего они требуют, а себя отдать на волю Божию. Борьба между всемирною цивилизацией, которую будто бы представляет собою Польша, и варварством, которое будто бы остается на долю России, есть борьба невозможная. Но русский мыслитель, как оказывается, не хотел этого сказать; он любит свое отечество и уверен в его будущности. Он не только любит свое отечество, но он любит его необыкновенно и глубоко вникает в него своею любовью. Он не просто уверен в будущности России, но уверен в чем-то таком, что превыше всякого разумения и ускользает от всякой оценки: он уверен, что если теперь Европа напирает на нас своею цивилизацией, то Россия в последствии времени победит эту цивилизацию. Он имеет в резерве таинственные народные начала и не менее таинственную почву и зрит, как в будущем разовьется из них новая великая цивилизация, которая преодолеет врата адовы и низложит европейскую цивилизацию. Он, стало быть, видит борьбу не между цивилизацией и безнадежным варварством, он видит борьбу между цивилизацией настоящего и цивилизацией будущего. Цивилизация настоящего есть Европа со своим детищем Польшей, а цивилизация будущего остается за Россией. Но так как в действительности существует только настоящее, а будущее потому и будущее, что его в наличности не имеется, то противными партиями оказываются, с одной стороны, действительно существующая сила, а с другой — фантазия пророка, которому стало даже совестно развивать свою фантазию в отпор действительной силе и он вынужден был довольствоваться только слабыми и стыдливыми намеками на таинственную глубину своих уединенных созерцаний, так что в статье его представились ясно только преимущества наших врагов, а наши исчезли в тумане. Очень естественно, что статья г. Страхова должна была оскорбить и возмутить всех русских людей, которые лишены дара пророческого ясновидения и живут, как все люди, в обыкновенном, общем для всех мipe. По здравому смыслу, по обыкновенным условиям действительности тонкие пророческие намеки должны были показаться очень грубым предательством, которое в самый разгар борьбы объявляет дело врагов своего отечества делом цивилизации. Никто не мог понять и оценить того безмерного великодушия, той щедрости метафизика-патриота, который, отдавая полякам европейскую цивилизацию, вознаграждал за то свое отечество фантастическими видами на будущее. Грубая Россия не могла оценить это щедрый дар; мы почти уверены, что и никакая другая страна на свете не оценила бы этого дара и не променяла бы существующей цивилизации на благодать, обещанную пророком. Грубость здравого смысла никогда не променяет существующего на несуществующее и всегда скажет: "Не сули журавля в небе, дай синицу в руки". Но главное еще не в том. Главное вот в чем: может ли здравый смысл допустить, что в настоящем споре между Россией и Европой речь идет о цивилизации? Много ли нужно сообразительности для того, чтобы понять, какое значение имеют все эти возгласы, которыми до сих пор наполнялись европейские журналы? Кому не известно, что там, где печать имеет силу, она, как и всякая ценная вещь, становится предметом купли, продажи и найма. Кому не известно, что большая часть крикливых органов общественного мнения в Европе могут быть закупаемы и закупаются разными партиями и правительствами, что множество европейских газет наняты польскою партией, которая употребляла все усилия, чтобы поднять свое дело в Европе? Все эти сделки производятся в европейском журнальном Mipe совершенно открыто, и всем известно, как много та или другая партия платит журналу не только за адвокатство в ее деле, но и за всевозможные извращения истины в ее интересе. Тут есть разные степени услуг и вознаграждений, точно так же, как бывают разные степени купли и продажи в судах и администрации: есть благорасположение и услужливость с благовидным гонорарием, есть всякого рода крючкотворство, более или менее наглое, с столь же наглыми взятками. Если в разных европейских журналах нас топтали в грязь и превозносили польскую цивилизацию, то это делалось вовсе не по убеждению в достоинствах этой последней, а вследствие той же всемогущей причины, которая побуждала газеты принимать в свои столбцы фальшивые телеграммы, заведомо ложные корреспонденции и заведомо несогласные с делом толкования. Мы можем смело уверить г. Страхова, что никто из мыслящих политических людей в Европе не обольщает себя достоинствами польской цивилизации и что если достоинства эти выставлялись на вид, то это делалось или просто за взятку, или в каких-нибудь политических видах, не имеющих ничего общего ни с польскою цивилизацией, ни с Польшею вообще. Если в британских палатах было сказано кое-что лестное о польской национальности в это последнее время, то в тех же самых палатах в другое время вопрос об этой национальности возбуждал только смех; да и теперь ирония чувствуется за каждым словом, которое произносится там в пользу поляков, и там просят только о том, чтобы не длить понапрасну агонию умирающей национальности.

Люди, живущие не в облаках, люди, не отыскивающие почвы, а по закону тяготения естественно находящиеся на ней, очень хорошо знают, что в спорах между Россией и Европой никогда не было речи о цивилизации. Все очень хорошо знают, например, что в борьбе России с Наполеоном дело шло вовсе не о цивилизации, что сама же Англия была ее союзницею в этой борьбе и что победа России возвратила Европе и свободу, и цивилизацию. Наконец, все очень хорошо знают, что в последнюю войну, когда тоже вся Европа была против нас и когда мы отбивались от нее на бастионах Севастополя, дело шло тоже не о цивилизации: дело шло, как известно, о Турции, которую Европа отнюдь не признает за свое детище. Неужели наши метафизики скажут и тут, что Европа, вооружаясь на нас за Турцию, действовала из благоговения к святыне Корана и что нам предстояло, "осуждая турок, делать это основательно и простирать наше осуждение глубже, чем это обыкновенно делается, простирать его на величайшие их святыни, на их цивилизацию, заимствованную от Запада, на их католицизм, принятый от Рима"? А между тем за Турцию Европа вооружалась на нас с ожесточением, с каким никогда не вооружится за Польшу, несмотря на то что в Польше есть действительно некоторая "цивилизация, заимствованная от Запада, и католицизм, принятый от Рима". Польша никогда не была и никогда не будет истинным предметом споров между нами и Европой; Польша всегда была и всегда будет, пока длится ее агония, только орудием, только средством, только предлогом. Ни одним шиллингом не пожертвует Англия на польскую цивилизацию и на польский католицизм; Германия же отдаст последний пфениг, чтобы только не допустить восстановления Польши с ее цивилизацией, которая обратилась в пословицу у немцев, называющих "польским хозяйством" (polnische Wirthschaft) всякую неурядицу и безобразие. Франция видит в Польше также не цивилизацию, а вассала, слугу и chair a canon [пушечное мясо (фр.)].

Католицизм! Европа восстает на нас за католицизм, господствующий в Польше! Католицизм — символ европейской цивилизации! Католицизм, который с каждым годом, с каждым днем теряет свое значение, свой авторитет в Европе, католицизм, который недавно подвергался сокрушительным ударам в самой Италии, был предметом всяческого позора и терпел крайнее унижение, католицизм, который если не нынче, так завтра должен будет отказаться от своего характеристического отличия, от своего зловредного преимущества, от своей фальшивой основы, заключающихся в светской власти папы! Неужели за права папы, за святыню католицизма ополчилась на нас и Англия, — Англия, где благочестивые люди видят в папе ни более ни менее как антихриста, а все вообще видят в католицизме самую зловредную язву, — в Англии, где католицизм есть предмет такой ненависти и такого презрения, каких нет у нас и тени. Поистине, надобно быть русским благовестителем и пророком, чтобы хоть на минуту остановиться на мысли о польской цивилизации и католицизме как предметах спора между Россией и Европой в настоящее время. Смеем уверить г. Страхова, что если б европейским государственным людям, особенно английским и германским, пришлось хозяйничать в Польше при тех условиях, как хозяйничаем мы, так там в самом скором времени не было бы и помина ни о польской национальности, ни о святыне католицизма. Европейская цивилизация расправилась бы там с этими святынями несравненно успешнее нашего варварства, так, как она уже расправилась с ними в присоединенных к Германии польских землях, где, как, например, в Восточной Пруссии, народ стыдится говорить по-польски, а католическая религия находится в презрении. Что касается до православной церкви, то она мало известна в Европе, но против нее нет всеобщего предубеждения. Всегда были просвещенные люди, которые понимали ее значение и уважали ее, и если фанатические паписты считают нас раскольниками, то не-паписты даже при некоторых догматических разногласиях готовы предпочесть ее католицизму. Давно ли г. Гладстон, один из значительнейших, религиознейших и просвещеннейших людей Англии, нынешний канцлер казначейства, в бытность свою на Ионических островах в качестве верховного правителя благоговейно принимал благословение от православных архиепископов и ходил на молитву в греческие церкви? А между тем можно с уверенностью сказать, что г. Гладстон отнюдь не стал бы лобызать туфлю его святейшества папы.

Равномерно и предрассудки касательно нашего варварства давно уже потеряли кредит в Европе. Нас не считают варварами, но нас мало уважают, потому что мы сами не уважаем себя.

Нас, между прочим, не уважают за то, что мы слишком выбиваемся из сил, чтобы походить не на себя, и еще до сих пор наши интимные мысли, наши дружеские объяснения и конфиденциальные сообщения творим на французском языке. Нас не уважают также за то, что мы все ищем какой-то почвы, что толкуем о каких-то началах, что мы все куда-то тянемся и хотим быть русскими не просто по-русски, а по какой-нибудь немецкой метафизике. Нас не уважают за то же, за что не уважают и соплеменников наших поляков; но нас все-таки более уважают, чем их, потому что люди просвещенные и опытные, несмотря на весь сумбур, которым щеголяют наши умники, несмотря на наши французские разговоры, несмотря на наше гримасничанье, все-таки чувствуют за нами здоровые и крепкие силы цивилизации, которой нужно только освободиться от недоразумений и ложных ассоциаций, отвлекающих умы от настоящего дела.

Европейская цивилизация не считает нас своими врагами. Напротив, европейская цивилизация ожидает нашего содействия, и нет сомнения, что это содействие чем далее, тем будет значительнее и благотворнее. Европа нуждается в нас; могущественная, крепкая, самостоятельная Россия незаменима в системе целого мipa. Ее значение возрастает и будет обнаруживаться все сильнее, все могущественнее и глубже. По болтовне журнальных крикунов и салонным разговорам, по возгласам разных агитаций никак нельзя судить об истинных отношениях Европы к России. Если она сетует на нас, если она против нас злобствует, то истинные причины к тому заключается не в том, чтоб она желала нашего уничтожения, а в том, что мы сами недостаточно ценим себя и недостаточно действуем для удовлетворения тех всемирных потребностей, которые ждут себе удовлетворения от России.

Мы имеем все элементы великой, могущественной, столько же всемирной, сколько и народной цивилизации. Но мы найдем эти элементы и воспользуемся ими только тогда, когда перестанем искать их. Эти элементы не в мечтах, не в фантазии; эти элементы обретаются в существующем. Они вокруг нас, они в нас; они в том, что мы презрительно отталкиваем от себя, ища чего-то лучшего. То, что для нас теперь темно и мелко, и дурно, и презрительно, и ничтожно, — то самое даст нам все эти элементы, как только мы сумеем взглянуть на себя самих и на все, нас окружающее, с должной точки зрения, как только мы сумеем приравнять нашу мысль, наши понятия к окружающей нас действительности, осветить ее и дать полный ход ее силам. Идеалы будущего служат всегда отговоркою для праздной и ленивой мысли. Не в призраках будущего, а в настоящем должны мы искать себе точки опоры, — в том, что есть налицо, в том, что теперь существует. Мы должны ценить наш народ и любить наше отечество в их настоящем, как бы, по-видимому, оно ни мало соответствовало нашим недопеченным идеалам. Мы должны взять вещи так, как оне есть, и не переделывать их в фантазии по нашим понятиям, а напротив, прежде всего постараться поставить нашу мысль так, чтобы мы могли видеть их должным образом и разобрать то, что в них есть существенного и случайного. Причину недовольства окружающим прежде всего должны мы, умники, пророки и благовестители, искать в самих себе, и только тогда все наши преобразования будут вполне полезны, когда мы будем надлежащим образом преобразовывать самих себя, то есть наши воззрения и понятия.

Наши мыслители сочинили свою космологию и имеют ее в виду, когда толкуют о происходящем в мipe действительном; можно представить себе, сколько происходит отсюда всякой нелепости! По учению этих мыслителей, существуют какие-то два мipa, из которых один называется Европой, или Западом, а другой — Россией, и эти два мipa не имеют между собою ничего общего и взаимно исключают друг друга. Может быть, эта космология и очень хороша сама по себе, может быть, и в самом деле было бы очень приятно и желательно устроить два такие мipa; но, к сожалению, в действительности ничего подобного не оказывается. В действительности Россия есть одна из самых коренных сил Европы; в числе пяти великих держав она составляет Европу в теснейшем и собственном смысле, и только как великая европейская держава известна она целому мipy, только в таком качестве имеет она значение и силу. Точно так же не оказывается никакой особенной западной цивилизации, которой должна противостоять особая, исключительно русская цивилизация; в действительности есть, во-первых, одна всеобщая, всемирная цивилизация, которая связывает все народы, которая втягивает, наконец, в свою сферу и Китай, и Японию, и, во-вторых, есть индивидуальные цивилизации отдельных исторических народов, — цивилизации, в которых выразился труд их жизни и которые составляют капитал каждого народа в особенности. Европейские народы, находясь под условием общей всем и обязательной для всех цивилизации, тем не менее глубоко и существенно разнятся между собою. Стоит только взять для примера две самые крайние западные страны, чтобы видеть, как в одно и то же время обязательна общая цивилизация и как резко обрисовывается индивидуальная цивилизация Англии и Франции во всем, начиная от религиозных и политических учреждений до мельчайших подробностей быта. Россия точно так же подлежит условиям общей цивилизации, обязательным и для государства русского, и для каждого русского человека в отдельности. Но в то же время русский народ и Русское государство обладают свойственными им условиями быта и развития. Вместе с европейскою или, лучше сказать, всемирною системой цивилизации, к которой существенно принадлежит и Россия, возможна и необходима особенная русская самостоятельная цивилизация. Но обе эти цивилизации не исключают одна другую; напротив, оне живут одна в другой, взаимно друг друга усиливают и образуют неразрывное единство. Развивать свою собственную цивилизацию не значит отрицать или отбрасывать европейскую цивилизацию, воевать с нею и преодолевать ее. Напротив, развивая свою собственную цивилизацию, мы глубже и действительнее будем удовлетворять требованиям цивилизации всемирной.

Автор "Рокового вопроса" отважился явиться для оценки горячих событий с тою фантастическою космологией, о которой мы сейчас говорили. мip распадается на две половины: Запад и Россия. Запад блещет всеми цветами радуги и исполнен всех благ католицизма и цивилизации, а Россия — не только отсутствие всего этого, но и нечто всему этому радикально противоположное. Но это же самое говорят и польские врали, честя нас монголами и гуннами. Огромная разница оказывается только в метафизике: наши враги считают нас неспособными ни к какой цивилизации; наши благовестители обещают нам, напротив, высочайшее, величайшее, глубочайшее развитие, окрыляют нас гордою мыслию, что мы создадим новую всемирную цивилизацию, а доселе существующую победим, что доселе существовавшая цивилизация, к которой, к сожалению, все привыкли и с которою мы сами сжились, исчезнет как наваждение духа тьмы, а мы водворим на земле Царствие Божие. Но при такой громадной разнице в метафизике воззрения наших благовестителей и наших поносителей совершенно сходятся в факте: Россия и с той, и с другой точки зрения оказывается страною, чуждою и враждебною цивилизации. Теперь спрашивается: с каким чувством русское общество должно слышать подобные рассуждения посреди событий, напрягающих все его силы? Со стороны врага подобные рассуждения совершенно естественны; но в устах русского они столь же естественно должны были возбудить всеобщее негодование. В устах русского подобные речи зазвучали для всех изменою и предательством; а выходит между тем, что русский хотел этими речами утешить своих соотечественников, возвысить их дух и оправдать их дело пред лицом всего мipa.

Скажите, что свидетельствуют подобные явления? А они вовсе не редкость у нас; мы только не замечаем их, потому что не всегда обнаруживаются они в таком поразительном виде, как статья "Роковой вопрос". Таких роковых вопросов могли бы мы набрать бездну из всего того, что пишется и говорится у нас.

Впервые опубликовано: "Русский Вестник". 1863. Т. 45. Май. С. 398–418.