По пути Ясона
Шрифт:
Наконец я заметил белую метку на скале; когда мы подошли ближе, выяснилось, что это маленькая каменная колонна на скалистом уступе, а под ним — узкий проход в скалах. Пожалуй, без этой колонны пройти мимо входа в укромную бухту было бы проще простого. Сама бухта представляла собой, если можно так выразиться, геологическую причуду: в незапамятные времена море ухитрилось проделать в скальной стене отверстие глубиной каких-нибудь 30 ярдов. Прорвавшись через это отверстие, морская вода затопила небольшую долинку за скалами, и так возникла эта уединенная заводь, лишенная контакта с морем, если не считать узкого прохода.
— Осторожно! Посреди прохода камень! — внезапно крикнул Зийя.
На наших глазах громадная волна ворвалась в проход и рассыпалась валом пенных брызг. Теперь и остальные увидели то, что первым заметил Зийя: волны разбивались
Преодолев расстояние в 50 футов, «Арго» словно перенесся из творившегося снаружи скал безумия в край безмятежности и неги. О буре за скалами напоминало лишь кольцо пены у горловины прохода, а в бухте вода была столь спокойна, как если бы галера неожиданно оказалась на некоей стеклянной поверхности. Вокруг, куда ни посмотри, высились утесы, полностью закрывавшие бухту от буйства стихии: за скалами ярилось Черное море, над вершинами утесов северный ветер гнал серую пелену дождя, но внизу только легкий ветерок шевелил листву. На одном берегу бухты приютилась деревенька — три или четыре домика, на другом стоял единственный одноэтажный дом; при нем имелся навес для лодки и аккуратный причал между двух подводных камней. Должно быть, хозяин этого дома заметил «Арго», едва тот выскочил из прохода, потому что он как раз садился в маленькую лодку, чтобы выйти нам навстречу.
Галера скользнула в его закуток гавани, мы бросили якорь, и незнакомец радушно нас приветствовал, принял причальный конец и обмотал веревку вокруг валуна на берегу. Он уверил нас, что в этой бухте «Арго» ничто не угрожает. Даже зимой, когда на море бушуют штормы, волнение сюда не проникает. Мол, он прожил тут двадцать пять лет и еще ни разу не был вынужден мириться с непогодой. Снаружи может твориться все что угодно, а здесь и листик не шелохнется. Летом же, по капризу природы, тут не бывает комаров. Когда на море спокойно, продолжал этот человек, он ловит рыбу снаружи скал, а в остальное время возится в своем садике, выращивает овощи на террасе над домом и ухаживает за вишневыми деревьями. Дороги к дому нет, лишь тропинка, клейкая от глины; но если подняться наверх, там есть дорога, и до города на автобусе всего 5 миль. По этому описанию жизнь в этой бухточке, как и она сама, выглядела вполне идиллической.
Греки называли эту часть побережья Пафлагонией, местные жители пользовались у них репутацией суровых воинов, которые не терпят чужаков и всегда готовы сбросить тех в море. Даже сегодня здешние края остаются самым труднодоступным регионом черноморского побережья Турции. Высокие горы, подходящие к самому берегу, и изрезанный рельеф местности изолируют эту область от остальной Турции. Дорогу вдоль побережья пока не достроили, так что маленькие прибрежные городки существуют фактически сами по себе. Их жители разводят сады, копаются в огородах и ловят рыбу. Город Сиде, ближайший к бухте Гидерос, — место весьма печальное и производит тягостное впечатление. Молодежь уезжает искать работу в Анкаре, Стамбуле или за границей, поэтому в основном в городе живут старики, которым их дети, устроившиеся там, где веселее и доходнее, присылают деньги на пропитание и одежду. Тем не менее, несмотря на очевидную бедность региона, мэрия Сиде не собиралась отпускать новых аргонавтов без торжественного приема. Мэр прислал за нами автобус, и нам пришлось подниматься в гору по крутой и скользкой тропинке; автобус доставил нас в городок, где усталых путников ждали банкет, баня-хаммам и ночлег в постелях.
На рассвете мы вновь сидели на мокрых гребных скамьях. Последние дни выдались исключительно дождливыми, парус «Арго» не имел возможности просохнуть, и на нем появились черные пятна плесени, из-за чего парус приобрел довольно обветшалый вид.
Четыре дня подряд мы тащились вдоль мрачного и пустынного побережья, которое скрашивали разве что редкие устья рек. Мыс сменялся мысом и с отвратительной неторопливостью скрывался за кормой. У мыса Карамбис, по словам Аполлония, северный ветер раздваивается — с одной стороны мыса начинает дуть на запад, а с другой на восток. Мы искренне надеялись, что поэт ничего не напутал и не преувеличил, ведь тогда мы получим долгожданную передышку и сможем идти под парусом. Команда начала выказывать признаки изнеможения. Правда, обоих Питеров, Уоррена и Уилера, это не касалось, они гребли как заведенные, а вот Марк Ричардс, наш железный человек, стал сдавать — несмотря на бугрившиеся мышцы, которые за время пути сделались еще бугристее: по вечерам он попросту падал на палубу, не в силах встать после шести-семи часов почти непрерывной гребли. Самым крупным из нас, Джонатану и Кормаку, справляться с усталостью помогали их размеры: оба были слишком велики, чтобы в одночасье поддаться утомлению. Но, так или иначе, все мы страдали; лица вытянулись, глаза запали, спины едва разгибались, локти и ягодицы саднили, а кожа слезала целыми лентами.
Все на борту к тому времени научились быть загребными, задавать такой темп, который подходил к конкретным погодным условиям. На спокойной воде вполне годился длинный гребок, однако, когда море волновалось, грести следовало резче, чтобы удержать рыскающую галеру на курсе. Мы выяснили, что каждое весло обладает собственным характером, установили, какие упрямы, какие тяжелы, какие слегка изогнуты, какие, наоборот, чересчур легки и потому норовят выскользнуть из хватки. У всех нас появились любимые и нелюбимые весла, и если за первые усаживались охотно, то на вторых сразу же принимались с нетерпением ждать смены.
Стремление удержать галеру на ровном киле сделалось почти манией. За без малого два месяца, проведенных за веслами, команда стала весьма чувствительной к малейшим изменениям положения корабля. Стоило «Арго» хотя бы немного накрениться, гребцы на другом борту сразу же обнаруживали, что их весла не погружаются в воду на необходимую глубину. Раздавался крик: «Выровнять корабль!», и те, кто не сидел на веслах, переползали на задравшийся борт, чтобы вернуть «Арго» равновесие. Время от времени рвались кожаные стропы, и гребца, с которым это случалось в процессе гребка, буквально катапультировало на палубу. Смеха падение не вызывало — во-первых, все устали, а во-вторых, такое происходило довольно часто. Аполлоний был прав в своем описании:
…и днем, и безветренной ночью Веслами неутомимо свою продолжая работу, Как работяги-быки, что в полях, увлажненных дождями, Борозду день-деньской ведут, и струится обильный Пот с их боков и загривков, глаза же скошены набок, Ибо гнетет их ярмо, и с шумом дыханье сухое Рвется у них изо ртов непрерывно, и так неустанно Трудятся тяжко они, упираясь копытами в землю, — Так и герои влеклись по волнам, налегая на весла.