По следам дикого зубра
Шрифт:
Когда он, наконец, пожаловал на Кишу, шел уже 1941 год. Зима не очень свирепствовала, и поездка не выглядела обременительной. Зубры на него особого впечатления не произвели. Бык да коровы с телками, только и всего. Есть о чем говорить! Вот если бы слоны… А таких, как эти, в любом колхозе можно видеть. Но там хоть молоко. А что от зубров?..
Заговорившись с Михаилом Зарецким, он небрежно облокотился на изгородь загона, даже руку просунул по ту сторону и, будучи в настроении, вдруг чему-то расхохотался. Метрах в сорока прохаживалась Волна с дитем. То ли этот чужой голос вывел ее из равновесия, то ли почуяла она опасность от многолюдства.
— А! Эт-то что ж? Убить могёт! Да как они!..
— Запросто могут, — сказал Борис Артамонович. — Дикари, эт-точно. Что с них взять, товарищ начальник?
— А где об этом самом написано у вас? — Директор вдруг закричал: — Где объявление, что подходить опасно? Порядок где? Колесо на мельнице вертится, так сетка кругом поставлена. А тут образина, понимаешь, — и гуляет себе вольно! Чуть что — на рога!
— Ограда, — сказал Зарецкий. — Ничего не случилось, выдержала удар. Вот скоро выпустим их на вольное пастбище, тогда…
— Еще чего! По лесу не проедешь, выскочит такой скот — и будь здоров…
— По зубровому парку не положено ездить. Зубры никакого соседства не любят. Долина Киши — глубокий резерват, посторонним здесь находиться запрещено.
До самого вечера гость выглядел беспокойным, оглядывался даже в помещении, где ужинал, прислушивался. Зарецкий положил перед ним бумагу — просьбу в главк по заповедникам отловить для кавказского стада еще одного быка из сохранившихся в Беловежской пуще и пять потомков Бодо из Аскании-Нова. Таков был план ускоренного поглотительного скрещивания на зубра, чтобы вытеснить бизонью кровь у следующего поколения. Директор долго смотрел на бумагу и передергивал плечами. Переживал кошмарное видение будущего: встречу в лесу со стадом зубров… Зарецкий как раз говорил, что через два десятилетия сотни зубров освоят свою старую прародину и число их достигнет тысячи голов.
— Сколько, сколько? — переспросил директор.
— Тысяча…
— Зачем? На мясо?
— Ну что вы! — Зарецкий даже смутился. — При чем тут мясо?
— Толк, толк какой, я спрашиваю? Кожи? Не для красоты же держать этакое стадо. Сожрут все!
— Миллион лет назад они жили на всей Русской равнине и, представьте, не съели, хотя было их великое множество. В 1914 году на Кавказе жило семьсот голов. Ничего. Уцелел Кавказ.
— Ну, ты скажешь! Это ж в каменном веке было! Народ по пещерам прятался. Считать не умели, не говоря о бухгалтерии. А нынче как: задумал дело — докажи, что оно прибыльное. Не доказал — будь здоров, уходи и на глаза не показывайся.
Лида вдруг рассмеялась, да так громко, заразительно, даже голову закинула. Вот это образ мыслей! Отсмеявшись, сказала:
— Дарвин. Чарлз Дарвин. Читали?
— Ну?.. И что этот Дарвин?
— Он писал, что ни один вид животных или растений не может быть стерт с лица земли лишь потому, что в данный момент человечество не знает способов его использования. Вдруг они носят в себе какое-то особое вещество, лекарство, гормоны?
— А мы и не стираем. Вот развели же… Ходят. Ну и пусть ходят. Но разводить тысячами… Перебор!
— В далекой перспективе. Сейчас мы просим всего-навсего одного быка и пять телочек. — Зарецкий начинал раздражаться.
— Шесть? На такую цифру я согласен. А вот перспектива, как ты сказал… Туристам ходу на Кавказ не будет. Этого нельзя!
— Заповедник не для туристов.
— Ух ты! Базу для них строю. В Гузерипле, на Умпыре. Выгодное, считаю, дело.
И тогда разгорелся шумный спор. Ученые, перебивая друг друга, принялись доказывать ошибочность директорского взгляда. Заповедование — это прежде всего запрет на всякую деятельность и пользование, будь то лес, охота, туристские тропы.
Был ли это первый довоенный спор на живучую тему или он уже случался раньше, сказать трудно. Но и позже, спустя десятилетия, отголоски его зазвучали, к сожалению, не только на кордонах, но и в министерских кабинетах, да так аукнулись, что тяжелым бременем пали на многие заповедники страны.
— Ладно… — Директор прижал ладони к ушам. — Бумагу я подписываю. Но вся ответственность на тебе, Зарецкий. И на тебе, Шарова. Снабжать кормами категорически отказываюсь! Всех зверей — на самообслуживание! Роги-ноги есть, пусть ходят и кору гложут, траву стригут. С меня спрос, а не с этого, извините, Дарвина.
В разговоре, в громком споре никто не услышал, как открылась дверь и в комнату тихо вошел какой-то растерянный, сутулый Андрей Михайлович Зарецкий. Он облокотился о притолоку, послушал и, уловив паузу, сказал:
— Я с плохой вестью, друзья. Только что из Хамышков. Телеусов умер…
Мгновение глубокой тишины. И общий вздох, словно большая человеческая душа охнула. Всхлипнула Лида. Все стояли опустив головы. Первый егерь заповедника…
— В одночасье помер, — сказал Зарецкий. — Приехал за мной в Майкоп, переночевал, выехали сюда, добрались до его дома. Он вошел, сел у стены, жена налила воды в умывальник, обернулась, а он и голову уронил… Вечная ему память! Одно утешение: удалось ему увидеть зубров на Кавказе.
Утром кишинские зуброводы выехали в Хамышки. Хоронили старого егеря многолюдно и торжественно. Могила его осталась на старом солдатском кладбище через дорогу от поселка.
Не пришлось ему дожить до страшного июня сорок первого.
На пути в Москву Михаил Зарецкий два дня провел в Майкопе.
Его отец, еще более осунувшийся после смерти Алексея Власовича, все более озабоченный сообщениями из Европы, где широко полыхала война, как-то очень невнимательно выслушал планы, которые разворачивал перед ним Михаил. Это не означало, конечно, потерю интереса к заповедным делам и к зубрам на Кавказе. Это была реакция на тревожные и грустные события жизни. Неужели его сыну тоже суждено надеть солдатскую шинель?.. Что за век такой, что за ярость человеческая?..
А Михаил не думал о войне и ни о чем другом, связанным с войной. Он всецело продолжал жить заповедником, зубрами, ему было хорошо там, рядом с Лидой, которая на редкость умно и деятельно помогала Зарецкому в его работе. Общее дело заполнило всю их жизнь. И дело это казалось им наиважнейшим среди всех других. Еще бы — восстановить утерянный вид!
— Я хочу, папа, добиться покупки новых зубров, — говорил Михаил. — У Яна Жабинского записано, что в Польше были еще потомки Кавказа, по имени Борус, Бискайя и Бизерта, с хорошей долей кавказской крови. Целы они? Или их потомки? На будущий год у нас появятся еще зубрята от Журавля. Опять возникнет угроза близкородственного размножения, мы хотим избежать этого. Из Москвы я думаю выехать в Беловежскую пущу, чтобы ускорить дело. Надо привезти несколько зубров.