По следу диверсанта. За час до рассвета
Шрифт:
– Сержант? Да очнись ты! – политрук ударил Лугового по щеке и привел его в чувство.
Юра оторвал взгляд от мертвого Суханова и взглянул на политрука.
– Вы кто такие и как тут оказались? – повторил вопрос Бойко.
– На подмогу ехали из комендатуры, нас самолёт обстрелял, все погибли кроме нас троих, по дороге ребята с 10-й заставы присоединились. Так и дошли сюда, встретили Михалькова, а дальше вы все видели.
Политрук протянул ладонь к лицу Ивана и закрыл ему веки.
– Вы молодцы, вовремя успели.
Юрий кивнул
Пограничники понесли серьёзные потери, от заставы осталось 14 человек, двое были ранены, один тяжело. Патроны подходили к концу. Но враг выбит из заставы и отброшен за территорию границы, застава заняла свои прежние позиции.
До вечера 22 июня противник ещё два раза пытался перейти границу и все два раза отбрасывался обратно. Подкрепление, в том числе и машины с боеприпасами, не могли приблизиться к обороняющейся заставе из-за вражеской артиллерии, которая уничтожила спешащий на помощь резервный корпус кавалеристов и машины с боеприпасами. Лишь одной полуторке к ночи удалось прорваться к пограничникам и пополнить им боезапас.
За время боев с 5-й заставой противник потерял убитыми и ранеными около полка. За отличие в боях в районе 5-й заставы Кагульского пограничного отряда Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР присвоено звание Героя Советского Союза старшему лейтенанту А. К. Константинову, сержанту И. Д. Бузыцкову и младшему сержанту В. Ф. Михалькову.
Глава 5. Прутский рубеж
23 июня 1941-года
7 часов 20 минут
Река Прут, участок 5-й заставы
Рассвет. Земля просыпается. Уже слышно пение птиц в лесу неподалёку. Над рекой гуляет прохладный утренний ветерок и приятно обдувает лицо. В эти редкие минуты затишья начинает казаться, что нет никакой войны. Всего этого не было, а прошедшие сутки кромешного ада, огня, боли, страха и смертей были всего лишь сном. Страшным кошмарным сном. Уже скоро дневальный подаст команду: «Подъём», и начнётся привычный день на заставе, а к вечеру уйдем нести дежурство на границе. Не такой я представлял себе войну. Ох, не такой. Все это оказалось гораздо страшнее, и сейчас мне хочется лишь одного – выбраться отсюда живым и снова увидеть маму. Мама, мамочка, как же ты там, наверное, думаешь уже бог весть что, волнуешься за меня.
Внутри словно что-то перевернулось. Из головы не выходят его глаза, полные боли. Жалко их всех, жалко парней, но больно только за него. Он умирал у меня на руках, а я ничем, чёрт возьми, ничем не мог помочь ему. Зачем я тогда ударил его… Прости. Прости меня, Ваня.
Луговой открыл глаза. Усталость и стресс за прошедшие сутки вымотали его, но пограничник не мог сомкнуть глаза. Румыны прекратили наступление и начали перегруппировку и редко постреливали в противоположную сторону.
Их осталась всего горстка. Горстка бойцов, вставших стеной между Гитлеровской военной машиной и своей Родиной. Вымотанные интенсивными артиллерийскими обстрелами и постоянными атаками врага снова прорваться на нашу территорию пограничники верили, что вот-вот подойдут резервы, и Красная Армия погонит неприятеля прочь от наших рубежей. Они ещё не знали, что на других участках государственной границы немецкие войска прорвали оборону и продвинулись вглубь советской территории на десятки километров. Но Молдавия держалась. Своевременное, грамотное управление и организация округом позволили грамотно встретить и отбросить неприятеля обратно на его территорию.
Юра поднялся и, взяв винтовку, пригнувшись, двинулся к позиции, где укрылся его друг Александр Соколов. Обходя дремавших бойцов, взгляд Лугового то и дело натыкался на мёртвых боевых товарищей. Юрий пытался отыскать глазами тело Суханова, но его, как и многих других павших ещё вчера, оттащили от предмостовых позиций и сложили в ближайшей воронке. Он просил не бросать его здесь. В памяти возник образ умирающего на его руках Ивана и его последние слова.
– Не брошу, Ваня, – шептал Луговой, пробираясь через окоп, – я не брошу тебя тут.
Соколов нашёлся не сразу. Удобно примостившись в воронке за поваленным от взрыва деревом, новоявленный снайпер следил за вражеским берегом через оптический прицел. Аккуратно подобравшись к нему, Юра высунул винтовку и посмотрел на друга.
– Как твоя нога?
– Лучше, передвигаться уже могу самостоятельно, – ответил Сашок, не отрываясь от прицела, – меня санинструктор здешний подлатал немного, кстати, спасибо тебе, что рану отчистил, а то ноге точно бы кирдык случился. Юрий одобрительно кивнул и повернулся на спину.
– Как ты, Юра? Скверно выглядишь.
– Все в порядке, только Суханов из головы не выходит.
– Ты ничего не мог сделать, ранение было смертельным, ты же понимаешь это не хуже меня.
– Да, понимаю, – ответил Луговой, смотря в небо пустыми глазами.
– Ты ни в чем не виноват, опомнись уже, наконец.
– Он ведь у меня на руках, понимаешь? – резко повернулся к другу Луговой, – у меня на руках умирал…
– Это война, Юра, здесь умирают и убивают, – злостно ответил Соколов, – возьми себя в руки, товарищ младший сержант!
Повисло молчание. Двадцать минут бойцы, молча, наблюдали за рекой, не произнеся ни слова. Минут через пять появился Микола Рудко. Под вечер в перестрелке его слегка зацепило, на руке выше локтя красовалась повязка.
– Вот вы где, я вас обыскался, – обрадовался ефрейтор.
– А куда же мы денемся? – мрачно ответил Луговой.
– И то верно, – кивнул Микола, – ну что, ребята, скоро вражина опять попрёт нас штурмовать.
– Попрет, так мы его радушно встретим – ответил Юра.