По следу Каина
Шрифт:
– Физика и астрономия, – чуть не прыснул я от смеха в кулак, но вовремя одумался, слишком серьёзен был Федонин. – Солнца это продукты и явления. Вам бабка Ивелина, Павел Никифорович, мозги здесь пудрила, а я вот не поленился, тоже вас удивить кое-чем могу. Только не из таких сомнительных источников, как столетняя старушка, а из хранилищ серьёзных, государевых.
– Ну, ну… Давай из серьёзных.
– Я в областной библиотеке и архиве не без труда откопал кое-что про архиерея Митрофана.
– Интересно.
– Он не только видным церковнослужителем
– Так, так…
– Дмитрий Иванович Краснопольский, это его мирское имя, сын каменщика из Воронежской губернии, после окончания Киевской духовной академии, пройдя необходимую подготовку, инспектировал православные учреждения и храмы, объездив пол-России, заслужил почёт и уважение, как непреклонный служитель патриарха, но в своей среде прославился тем, что посвятил свою жизнь возрождению памяти казнённого в своё время повстанцами Степана Разина архиепископа Астраханского Иосифа.
– Которого Васька Ус с раскола сбросил?
– События тех лет по-разному толкуют историки. Всё башню ту искали, ругались – та, не та, а теперь оказалось, что башни той вообще нет в Кремле, снесли её давно.
– Порушено было много, без разбора и счёта.
– Но про Краснопольского я ещё не всё рассказал. Среди особо приближённых Митрофан слыл у патриарха Тихона лицом, можно сказать, исключительно доверенным, за несколько лет до начала Первой мировой войны Тихон делегировал его в Государственную думу депутатом, и тот пять лет достойно защищал интересы церкви от черносотенцев и других разных наскоков противников, за эти заслуги Митрофану была пожалована одна из самых почётных наград – орден Святого Александра Невского и только летом тысяча девятьсот шестнадцатого года он был назначен в наш город, получив через два года звание архиепископа.
– Фигура! – поджал губы Федонин. – Что и говорить. Генерал, если на воинское звание перевести.
– Берите выше. Владыка! Так у них именуют этих лиц.
– Маршал, что ли?
– Почти рядом.
– Значит, со своего плеча одарил его патриарх Тихон и орденом, и крестом тем бесценным. Завистников у него было, видать, множество. Любимчиков всегда поджидает лютый злодей с ножом за пазухой. Из века в век так было. И на крест его нашлись длинные руки. Кстати, куда орден-то задевался? В музее краеведческом не удалось побывать? Может, там что имеется?
– Там только революционные листовки и маузеры комиссаров.
– Что это ты так?
– Да кто же разрешит церковные реликвии там хранить? Тем более расстрелянного заговорщика?
– Да, да… Заговорились мы с тобой, – полез Федонин за портсигаром.
В дверь тихо постучались.
– Войдите! – гаркнул старший следователь, хмуро скосив глаза мимо меня. – Не иначе нечистая сила кого принесла. Совсем уже на ночь глядя.
В кабинет ввалился бодрый розовощёкий капитан уголовного розыска Донсков. Вид его был не только оптимистическим, но даже игривым. «Не знает ещё про убийство, – подумалось мне, – сейчас у него настроение нормализуется…»
– С кисточкой вам, дорогие начальнички! – с порога ухмыльнулся Донсков. – Не ждёте гостей?
– Смотря с какими вестями, – сощурился Федонин. – Если с плохими, сразу разворачивайся. У нас этого хватает.
– Это как сказать, – ещё шире улыбнулся тот. – Я вот с призраком давеча чуть не встретился. Вам, кстати, привет от Матрёны Никитичны.
– Это кто ж такая? – мы оба носы так и вытянули, за Донсковым всякое водилось, чего он не умел, так это шутить по-человечески.
Глава XII
– Вот и пришла в себя, голубонька, – запричитала Матрёна, всплеснув руками, – вот и открыла глазоньки. Слава тебе, Господи!
Старушка наклонилась над Семиножкиной, приподнявшей тяжёлые веки, чмокнула её в щёку, не удержавшись от радости, и побежала на кухню.
– Сейчас я тебя попою, покормлю. Сестричка наказывала, чтоб тебе первым делом водички. Сколь спать-то!
– Никитична, – пошевелила запёкшимися губами Серафима. – Что со мной?
– Да кто же знает, – бежала та уже назад с чайной чашкой в руках. – Доктор сказал, бывает такое, сестричку оставил за тобой присматривать, день минул, она ушла, умаявшись, народу перебывало, считай, весь подъезд, а ты всё не в себе. Дал Господь, очнулась, матушка.
– А что же? – подала слабый голос вдова, отпив из поданной чашки. – Спала, что ли?
– Спала, голубонька. Как не спать. Доктор обещал к обеду, а сейчас уже вечер на дворе.
– Доктор? А Аркадий Викентьевич отлучился?
– Да ты не помнишь ничего? – и соседка, присев у постели, принялась рассказывать вдове всё, что произошло с прошлого дня. – Тут у нас цельный консильюм топтался. Я же и скорую, и милицию! Перепугала ты всех, матушка.
– А милицию зачем?
– Как же! А ворюга! Собственными очами видела его, голубонька. Думала, убил он тебя. Нет. Лежишь без кровинки в лице. И не дышишь. А он с окна так и сиганул.
– Здесь же Аркадий оставался! – вырвалось у вдовы, округлившей глаза. – Господи! С ним что?
– Помнишь, матушка. Помнишь, голубонька. Ну вот, память и возвращается. Может, видела что?
– Да при чём я? С Аркадием Викентьевичем что?
– А его и не было уже. Я же тебе только что всё, как есть, поведала. Что с тобой?
– Аркадий Викентьевич возле меня беспокоился. А потом как провалилась. До сих пор голова раскалывается, – обхватила голову обеими руками Семиножкина, тяжело приподнялась и села на кровати. – Видения непонятные и шум в ушах.
– Вызвать «скорую»?
– Обойдусь.
– Звони в милицию, – подхватила со столика телефонный аппарат соседка и сунула ей. – Номерок мне оставили.
Она вытащила из кармана халата листочек, нацепила на нос очки, прочла громко:
– Донсков Юрий Михайлович. Серьёзный мужчина. Больше твово Аркадия в два раза.
– Да что же с ним?
– А спит, поди, твой Аркадий. А тот, из милиции, приказал немедля звонить ему, как очухаешься.
– Я всё же сначала Аркадию Викентьевичу…