По следу «Одиссея»
Шрифт:
У тротуара стояло свободное такси. И вдруг ее словно кольнуло, она даже замедлила шаг. Ну, конечно же, этот незнакомец похож на чекиста, который когда-то вел с ней беседу по поводу морского атташе немецкого посольства. Было это примерно за месяц до нападения фашистской Германии на Советский Союз. Тогда она очень перепугалась и думала, что ее тайное сотрудничество с немецкими фашистами стало известно чекистам и ей наступил конец. Но все обошлось…
Охваченная тревогой, уже не повинуясь себе, Домна проворно, как только позволяло ее
— Что, с сердцем плохо? Может, лучше неотложку…
— Ради бога, скорее, — выдавила с трудом старуха.
Озадаченный водитель рванул машину с места. В последний момент, оглянувшись, Домна увидела, как незнакомец в сером костюме растерянно остановился, посмотрел на удаляющуюся машину, снова перебросил с руки на руку плащ и начал осторожно озираться по сторонам.
Домна Поликарповна вышла из машины за два квартала от дома. А когда вышла, на смену тревоге явилась досада. Чего она испугалась, собственно говоря? Как объяснить все происшедшее Володе?
Она особенно тщательно закрыла за собою дверь квартиры, собираясь с мыслями и подбирая аргументы для предстоящего разговора. К ее удивлению, Уткина дома не оказалось. Она присела на кухне, не понимая, куда делся ее жилец. Вот теперь-то ей в самую пору было положить под язык таблетку валидола.
Уткин пришел минут через десять, хмурый, даже злой, таким Домна Поликарповна еще никогда его не видела.
— Что произошло? Вы вели себя так, словно за вами гналась милиция.
Уткин не стал объяснять Домне, что хотел встретить ее и гостя на улице метров за сто от дома, чтобы проверить, нет ли за ними «хвоста».
— Нельзя так… — всхлипнула Домна. — Вы молоды, а я… Откуда мне знать, что это именно тот, кто вам нужен?
— Вы говорили с ним? — сдерживая раздражение, спросил Уткин.
— Да.
— Он ошибся в пароле?
— Нет.
— Так в чем дело, черт возьми? — не в силах больше сдерживать себя, крикнул он.
— Я ушла… Поверьте моему чутью… Все было как-то подозрительно похоже…
— Что похоже? Что подозрительно? — переходя на злой шепот, спрашивал Уткин. — Слушайте меня, Домна Поликарповна. К черту ваше чутье! Мне некогда разбираться в вашей нервной системе. Вы обязаны исполнять то, что я вам говорю. В противном случае ни вам, ни мне сладко не будет.
— Я знаю… Но мне показалось, что нам хотят подсунуть…
— Поменьше вникайте! Не набивайте себе цену. Знаете, что вы натворили? Теперь мне надо ждать минимум месяц, а может быть, больше. Да и не известно, чем все это кончится.
Уткин заходил по кухне от стола к плите, от плиты к столу.
— Черт бы вас подрал! Старая школа… Задрожали на первом шагу. Мне противно на вас глядеть.
— Вы не знаете чекистов, — тоже шепотом сказала Домна. — Мне показалось… Он очень похож на того, кто допрашивал меня… там, в Москве… за месяц до войны…
— Что за ерунда! Тому, кто вас тогда мог допрашивать, сейчас лет семьдесят.
Домна Поликарповна прижала обе руки к щекам, как делают молодые женщины в смущении, когда у них горит лицо. Только сейчас она сообразила, что, заподозрив в незнакомце у аптеки чекиста, совсем не учла прошедших тридцати лет.
— Сколько, по-вашему, на вид этому человеку? — раздраженно спросил Уткин.
— Лет сорок пять.
— А сколько было тому, кто вас допрашивал?
— Не знаю… Тридцать… или сорок…
Уткин даже головой покрутил от возмущения. Но что толку теперь беситься? Он спросил:
— О чем вас допрашивали?
Домна рассказала, как в сорок первом весной ее вызвали чекисты и долго расспрашивали об атташе, который — она это точно знала — занимался шпионажем, и Домна оказывала ему услуги. Но она тогда ничего не сказала…
— Вы внешность-то того, у аптеки, запомнили?
— Обыкновенная… мужчина как мужчина. Средних лет… Да я его и не разглядела как следует…
— То-то и оно-то. — Уткину все было ясно: Домна поддалась страху.
— Вы не знаете чекистов, — вновь повторила она.
— Я знаю о них значительно больше, чем вам когда-либо снилось, — сказал Уткин, глядя в окно. — Меня учили лучшие специалисты, понимаете, лучшие. И во всяком случае я знаю одно, что вся ваша осторожность не стоит и марки…
— Рубля, — поправила Домна. Она уже пришла в себя. — Пора уже привыкнуть, Володя.
— Ну, рубля, — хмурясь, согласился Уткин. «Въелись в меня марки, никак не могу отучиться», — подумал он. И сказал совсем миролюбиво: — Если мы на крючке, то с него так грубо не срываются. Можете успокоиться, этот человек свой. Такого пустяка не могли сделать…
— Видно, стара я стала. Это уже не для меня, — печально молвила Домна. — Вам нужен помощник помоложе… Есть у меня один знакомый на примете…
Уткин не слышал последних слов. Он про себя мысленно повторял: «Рубли, копейки, рубли, копейки». И вдруг вспомнил о разговоре с Борисом Петровичем после разгрузки машины, о том, как сорвались с языка эти проклятые марки… «Неужели сосед мог что-то заподозрить? — Уткин тут же успокоил себя: — Нет, нет, я тогда вышел из положения».
— Вы меня слушаете? — спросила Домна.
— Что вы сказали?
— У меня есть для вас помощник.
— Кто такой?
— Его отец в период немецкой оккупации был активным их сотрудником. Но сумел скрыться. И жил неплохо целых двадцать семь лет. А в прошлом году его взяли, приговорили к расстрелу. А сын остался, у меня адрес есть…
— Чем занимается?
— Он медицинский институт окончил, работал зубным врачом. Был замешан в какой-то афере с золотом, пять лет отсидел. Сейчас без определенных занятий.
Но Уткин опять, кажется, не слышал. Он все думал о рублях и марках, о Борисе Петровиче и о своей оплошности.