По сложной прямой
Шрифт:
Сцена готова. Выдавленный из общества студент, озлобленно филонящий на заднем дворике. Готовый материал в мелкие преступники. Теперь остается только ждать.
В «Жасминной тени» в первый же вечер после моего падения, ко мне в комнату подкрабился Паша, виновато прячущий глаза. Он долго мял сиськи, мусолил чай, отвлекался на наш новый предмет интерьера а ля «Юлька на канделябре», но потом наконец разродился скомканной и жалкой речугой, что не будет подходить ко мне в университете, потому что… ну, я сам понимаю.
— Всё я понимаю, Паш, — захлопнул учебник сидящий под самой светящейся задницей Палатенца я, — Не
— Ну ты ей хотя бы вдул? — с надеждой спросил Салиновский, заставив меня поперхнуться.
— Ты в самом деле думаешь, что можно изнасиловать комсорга прямо в университете так, чтобы тебя даже не отчислили!? — выкатил я шары на Пашу, определенно чувствующего сейчас себя дебилом.
— Ну эээ…, — замялся тощий смазливый блондин, бегая по сторонам глазами.
— Павел, не нужно так разочаровывать Виктора, — вбила гвоздь в гроб едва проснувшегося пашкиного самолюбия Юлька.
— Да, я пойду…, — промямлил наш омега-самец, ретируясь за дверь.
После новогоднего праздника дела у Пашки пошли неважно. Если рыжему Димке их фиаско в другой компании было как с гуся вода, то для блондина это было очень болезненным ударом по самолюбию. В отличие от меня, взрослого человека в шкуре сопливого подростка, Пашка этим самым подростком и был, отчаянно и подспудно желая своего места в недоделанном и шатком обществе таких же подростков. Или даже младше. Всё-таки наш трахарь-террорист, чудом выживший и доживший, нормальной жизни был лишен с 13-ти лет.
Делать я с этим, конечно, ничего не собирался. Жизнь темна и полна ужасов, а лучиком света для Салиновского я поработал достаточно. Ладно бы он вкалывал как я по 18 часов в сутки, тогда бы да, можно было проявить сочувствие, а то и настучать в высшие инстанции, мол, проблемы у парня. Только вот никаких особых проблем у Пашки нету — он бегает, подтягивается, учится, получает свои ежемесячные выплаты, но в основном просто ведет нормальную студенческую жизнь. Пусть выкручивается сам, попутно учась разбираться в людях.
— Непедагогично, — оценила мои умствования вслух светящаяся женская жопа над моей вихрастой головой.
— А я не педагог, — резонно ответил я Палатенцу, легкомысленно шурша страницами учебника.
— Логично, — признала она, — А зачем тогда думаешь об этом?
— Потому что мы, люди, существа социальные. Несем за близких определенную долю ответственности перед самими сабими, ясно?
— То есть, я таковую несу за тебя… перед собой? — почти смогла удивиться Окалина-младшая, — Должна нести?
Я, уже направлявшийся в ванную для очередного выделения слизи, аж остановился, задумавшись. А потом, осуществив этот процесс, объяснил свою точку зрения прекрасной полупрозрачной блондинке, сидящей на канделябре:
— Это не совсем верно. В этом вопросе ты никому и ничего не должна, кроме себя. Погоди, я знаю, что ты хочешь спросить. Ты не чувствуешь потребности дополнительно себя чем-то ограничивать, но это — не ограничения. Это потребности. Человек выстраивает свой собственный морально-этический кодекс, основанный не только на логике и на понятиях «плохо-хорошо», но также на его собственных предпочтениях.
— У меня нет предпочтений, — подумав пару секунд, заявила призрачная блондинка.
Я, услышав это, остановился с полусодранной с тела майкой, а потом, избавившись от этого предмета одежды, развернулся к соседке, весело фыркнув.
— Нету? Точно? — ехидно улыбнувшись, я потыкал пальцем в сторону Юльки, — Ты, вообще-то, залезаешь на этот канделябр, как только заходишь в комнату. Сразу.
— Это…
— Тссс… Не только. Это было лишь одно. Далее? Даже под твоим сформированным платьем ты теперь используешь именно то тело, которое мы вдвоем спроектировали смеха ради. И только его. Когда летишь там на концерт или к маме — то да, меняешься на свой старый облик, однако мне, как мужику, очень хорошо такие нюансы заметны. Именно то тело, что я одобрил. Хотя оно менее практичное, точнее, дальше отодвигает тебя от привычного облика и уж точно было, есть или будет не одобрено твоей мамой. И тут есть еще нюанс.
— Какой? — призрак аж свою книгу закрыла, что служило, наверное, сильнейшим показателем её заинтересованности.
— Меня точно нельзя назвать экспертом женского телостроения, — довольный и полуголый я потыкал себя большим пальцем в грудь, — Но разработанный нами совместно результат тебя устроил настолько, что ты больше ни с кем не консультировалась. Следовательно, ограничилась уже проведенной работой, выполненной с дилетантом. А что это значит? Именно предпочтения! Не необходимость, не нужда, не логически обоснованное действие, а именно твой личностный выбор!
— Мне нужно это обдумать, — тут же заявила девушка, теряя ко мне интерес и явно собираясь углубиться в самоанализ.
— Форму смени, — посоветовал триумфальный я, избавляясь от трико, — На куб. Так лучше разницу почувствуешь.
А теперь пора за тренировки!
Слизь меня восхищала и вдохновляла. Странно, конечно, говорить подобное о не самой приятной способности, но это если не сравнивать её с другими. Пугать окружающих до мокрых штанов? Сверхсила? Туман? Все эти чудеса были обоюдоострыми, доставляя мне неудобства. Да, мне в голову никто не может залезть, но сколько таких умельцев на весь земной шарик? Единицы. Сверхсила? Голым? И в мире, выстроенным людьми для людей? Разве что не боюсь, что мне могут набить морду. Форма тумана? Уже серьезнее, ведь я могу летать, но вот вылететь на свежий воздух без крайней на то необходимости — не рискну. Слизь была совершенно другим делом.
Я мог её создавать, мог не создавать. Мог усилием воли менять её свойства, в чем уже достиг неплохих показателей. Эта псевдоматериальная субстанция великолепно подходила для множества вещей! Оставалось только найти, для каких именно. Пока я только догадался смазать замок, избавив в форме тумана весь механизм от незначительных следов пыли и грязи, ну и заодно пожарить себе яичницу. Получилось не очень вкусно, всё-таки у подсолнечного масла есть свой вкус, однако, достаточно забавно. В дальнейшем я планировал, научившись выделять чуть побольше, сварить в этой слизи картоху или те же яйца, тща себя мыслью о том, что, когда псевдоматериальная субстанция исчезнет — посуду мыть не придётся. Но это всё пока были мелочи. Главное, что могла моя скользкая прелесть — так это покрыть приблизительно 1 квадратный метр пола тонкой пленкой, удержаться на которой было почти невозможно. Да, это опять относилось к возможному мордобою, но одновременно и являлось чрезвычайно вдохновляющим средством спасения моей шкуры. Единственной и неповторимой!