По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– С ума ты сошел, что ли, Семен? – испуганно сказал Мочалкин.
– Вяжите эту заразу, дядя Иван! – закричал Семен, схватив Сохнина.
На шум прибежали рабочие станции и Нечаев.
– Этот гад хотел наше драгоценное зерно отравить! – возбужденно кричал Семен, скручивая агроному руки.
В день отъезда Нечаева в Москву на опытную станцию неожиданно приехал Олег Милецкий.
– Здорово,
Нечаев усмехнулся.
Милецкий сделал вид, что не замечает сдержанности своего бывшего друга и, удобно расположившись в кресле, продолжал:
– Тебе необходимо проветриться, Михаил. В Москве ты послушаешь выступления стахановцев-колхозников, познакомишься с их работами и увидишь, что идешь по неверному и даже, я бы сказал, вредному пути. Мы с тобой старые приятели, Михаил, и ты должен понять, что я желаю тебе только добра… Я работал в наркомате, сейчас руковожу земельным отделом области, и мне виднее пути, которыми идет социалистическое сельское хозяйство к повышению урожайности. Ты со своим фантастическим гибридом на этой опытной станции напоминаешь мне какого-то аграрного алхимика…
– Все это я уже слышал, – нетерпеливо перебил Милецкого Нечаев, – непонятно только, к чему ты клонишь.
– Я ни к чему не клоню и меня удивляет твоя раздражительность,- обиделся Милецкий. – Ты должен ценить, что тебя по-дружески предостерегают от необдуманного поступка… Говорят, ты собираешься рассказать на съезде о скрещивании пшеницы с пыреем. Неужели ты не понимаешь, что этим поставишь себя в крайне смешное положение? Я уж не говорю о том, что ты скомпрометируешь наш земельный отдел, на который в первую очередь падет вся вина за твое нелепое экспериментирование. Учти то обстоятельство, что на съезде будут члены правительства…
– Вот это-то я и учитываю больше всего, – перебил его Михаил. – Я уверен, что они меня поймут и поддержат.
– Ты настоящий фанатик, Михаил!
– Ну, знаешь, все это начинает мне надоедать! – раздраженно сказал Нечаев. – Все равно мы не переубедим друг друга, и не к чему заниматься пустыми разговорами. Ты извини, но меня ждут…
И Нечаев вышел из комнаты.
Милецкий посидел минуты две, ожидая Нечаева, но тот не возвращался. Тогда Милецкий встал и заглянул в соседнюю комнату. Нечаева не было и там, – очевидно, он ушел в поле.
Милецкий надел пальто и вышел на крыльцо.
– Товарищ Нечаев! – крикнул Милецкий.
Ему никто не отозвался. Тогда, окончательно убедившись, что в доме никого нет, он направился в лабораторию.
На большом дубовом столе лежало несколько мешочков с семенами. На одном из них химическим карандашом было написано: «Пшенично-пырейный гибрид». Милецкий взял мешочек, взвесил его на руке и положил в карман пальто. Затем он открыл шкаф. Как и ожидал Милецкий, ящик с колосьями пшенично-пырейного гибрида находился там. Милецкий вынул колосья и их также положил в карман. Затем он написал на листке блокнота несколько слов, вырвал листик и оставил его на столе.
Узнав, что Милецкий наконец уехал, Михаил вернулся в дом. Он прошел в свою комнату и неспеша стал готовиться к отъезду. До поезда оставалось
Вскоре пришли Семен Круглов и Иван Мочалкин.
– Ну, вы, стало быть, – весело начал Мочалкин, – уезжаете сегодня в столицу. А как, по-вашему, Михаил Андреевич, отнесутся там к гибриду? Одобрят или не одобрят?
– А вам как кажется? – в свою очередь спросил Михаил.
Мочалкин ответил сразу, не задумываясь:
– Беспременно одобрят! Не одобрить такого дела немыслимо потому, что тут, можно сказать, весь факт налицо. Вы ведь там покажете зерна и колосья своей пшеницы?
Мочалкин достал кожаный кисет, скрутил свою неизменную «козью ножку» и, закурив, продолжал:
– А ведь ваши работы, Михаил Андреевич, очень заразительны. Я вот должен вам признаться, что тово… тоже, стало быть, мудрить начал, честное слово!
– Что значит мудрить? – улыбаясь, спросил Нечаев.
– Экспериментировать начал, вот что. И знаете, Михаил Андреевич, до чего я додумался? Удивитесь, честное слово! Вы видели, верно, такое дикое растение – волосенец? Научного его названия я не знаю, но у нас его еще песчаным овсом называют, потому что растет он на голых песках и вообще в таких местах, до которых другие растения добраться не могут. Его даже употребляют иногда для укрепления песка. Вообще неприхотлив волосенец наредкость. Вашему пырею не уступит.
– Знаю, знаю я этот волосенец, – оживился Нечаев. – Очень хорошо, что вы обратили на него внимание. Это прекрасный экземпляр для гибридизации. Он отлично приспосабливается к любым условиям, имеет огромный колос, насчитывающий до пятисот зерен, и очень устойчив к грибным заболеваниям. Но с чем же вы хотите его скрестить?
– С ячменем, Михаил Андреевич.
– С ячменем? – переспросил Нечаев и, подумав, сказал одобрительно: – Очень удачно! Для ячменя волосенец прекрасная пара. Вообще скрещиванию культурных растений принадлежит большое будущее. Недаром с каждым днем нас, гибридизаторов, становится все больше и больше. Вот, например, вчера я получил два письма из Сибири. Там, узнав о моих работах, некоторые селекционные станции стали заниматься скрещиванием с пыреем озимых пшениц, намериваясь вывести новые зимостойкие гибридные формы.
Нечаев попросил Семена распорядиться, чтобы запрягали лошадей. До поезда оставалось теперь только два часа. Мочалкин подарил Михаилу в дорогу свой кисет с отличным «свойским» табаком и сказал на прощание:
– Ну, так вы, того, Михаил Андреевич, поподробнее расскажите правительству о наших работах. Это ведь теперь общее наше дело: и ваше, и мое, и сибирских селекционеров, которые вам письмо прислали.
– Понимаю! – весело отозвался Нечаев.
Вошел Семен.
– Все в порядке, Михаил Андреевич. Кони запряжены. Одевайтесь поскорее, времени в обрез осталось.
Нечаев надел пальто и взял чемодан,
– Принеси, Сеня, семена, – сказал он Круглову.
Семен пошел в лабораторию, и через минуту Нечаев услышал его взволнованный голос.
– Беда, Михаил Андреевич!..
Нечаев быстро прошел в лабораторию. Посреди комнаты стоял бледный, растерянный Семен. Он подал Михаилу записку Милецкого:
«Товарищ Нечаев! Я забираю семена пшенично-пырейного гибрида для точного анализа, так как убежден, что вы переоцениваете их полезные качества».