По светлому следу (сборник)
Шрифт:
«Вот что значит хорошее солнечное утро и хорошее настроение, — невольно подумал Малиновкин. — Совсем другими глазами все вокруг видишь».
И ему захотелось поскорее поехать на главный участок строительства дороги, в район предгорья, где предстояли самые трудные работы. Тут, на станции, нечего и расспрашивать об этом, нужно непременно посмотреть все своими глазами.
Приняв такое решение, лейтенант торопливо пошел вдоль состава, к которому только что прицепили паровоз. По грузам на открытых платформах видно было, что он направляется на стройучасток. Тут размещались в основном скреперы,
Лейтенант подошел уже к самому паровозу, когда услышал вдруг знакомый голос:
— Смотри, Костя, кто к нам шагает!
Малиновкин присмотрелся к широкоплечему парню в выгоревшей на солнце синей спецовке, стоявшему возле паровоза, и сразу же узнал в нем помощника машиниста Федора Рябова. Пока Малиновкин подходил к нему поближе, из окна паровозной будки высунулся и машинист Константин Шатров.
— Так ведь это же наш попутчик! — весело крикнул он, приветливо кивнув Дмитрию. — Ну, как дела, товарищ Малиновкин? Устроились уже на работу?
Спустившись по лесенке на пропитанную нефтью и маслом землю, Шатров крепко пожал руку Малиновки ну.
А Малиновкин вдвойне был рад этой встрече. Было приятно вновь увидеть понравившихся ему людей, к тому же можно было не только расспросить их кое о чем, но, видимо, и проехать с ними на стройучасток, в район основных работ.
— Да нет, не устроился пока, товарищ Шатров, — угрюмо проговорил Дмитрий, отвечая на вопрос машиниста. — Обещают все, а пока болтаюсь без дела.
— А ты где устроиться хотел? — спросил Малиновкина Рябов, принимаясь крепить какую-то гайку в головке ведущего дышла. — Небось тут, в Перевальске?
— Тут… — смущенно признался Малиновкин.
— Вот и зря. На какую-нибудь новую станцию следовало проситься, — посоветовал Рябов и, хитро подмигнув Шатрову, добавил: — Или испугался от цивилизации оторваться? Тут как-никак городишко, а там два-три домика возле станции — и вокруг пустыня. Учти это…
— Да что ему учитывать! — горячо перебил своего помощника Шатров. — Уж если человек сознательно сюда приехал, так ему никакая пустыня не должна быть страшна. Ты брось, Федор, его запугивать. Поедемте-ка с нами, Малиновкин… Забыл, как звать вас.
— Дмитрием.
— Так вот, Митя, поедемте-ка с нами. Поглядите своими глазами, как люди живут и работают. Где больше понравится, там и устраивайтесь.
— А что ему там понравиться может? — удивился Рябов, кончив крепить гайку и вытирая руки пак-› лей. — Это тебе все нравится, да и то потому, что тут Оля.
Заметив, что Шатров нахмурился при упоминании имени Ольги, Рябов торопливо добавил:
— Не злись, шучу я. Кто же не знает, что ты у нас чистокровный романтик?
— Ну да что с ним говорить! — сердито махнул рукой Шатров. — Дурачится парень. А вот посмотрели бы вы, как он паровоз топит!
— Да, что и говорить, топить я мастер! — не без самодовольства подтвердил Рябов. — И ты не думай, Дмитрий, что это только физической силой достигается. Одним горбом не очень-то возьмешь, тут, милый мой, наука требуется…
— Ну ладно, хватит тебе хвастаться-то! — прервал Федора Шатров. — Вон главный кондуктор идет. Скоро поедем. А вы что же, Митя, поедете с нами, или как?
— Отчего же не поехать? — ответил Малиновкин. — Охотно поеду.
— Тогда я главного попрошу устроить вас где-нибудь. А на паровоз не могу пригласить, не положено.
Минут через десять поезд тронулся. Малиновкин устроился на тормозной площадке рядом с главным кондуктором — высоким смуглым мужчиной средних лет. Голова у него была сильно вытянутая, стриженая, с острой макушкой, руки длинные, костистые. Фамилия его была Бейсамбаев. Сначала он был неразговорчив, но после того, как Малиновкин сообщил ему, что собирается работать в этих краях, стал и сам кое-что о себе рассказывать, особенно же Шатрова с Рябовым расхваливать.
— Очень хорошие люди, понимаешь, — восхищенно говорил о них главный кондуктор. — От самой Волги в наше пекло приехали. Это же понимать надо! Я человек привычный, и то мне жарко, а с них сколько потов сходит? И потом — как работают! Не видел я, чтобы тут у нас кто-нибудь еще так работал. Нравится мне, понимаешь, такой народ — настоящие люди! Побольше бы таких приезжало. Очень нам такой народ нужен.
Прислушиваясь к голосу Бейсамбаева, Дмитрий посматривал по сторонам, изучая местность. Пройдет ли тут мотоцикл?
Будто невзначай спросил об этом Бейсамбаева.
— Местность вполне проходимая, — ответил главный кондуктор. — У брата моего мотоцикл, так он все тут изъездил. Если есть у тебя машина — привози, большое удовольствие получишь. Хорошая тут природа у нас, красивая.
А Дмитрий смотрел на эту природу и думал невольно, что каждый, наверно, по-своему свою землю видит и замечает в ней такое, что чужой глаз не сразу подметит. Ему, например, степь вокруг показалась обожженной солнцем, лишенной ярких красок, малопривлекательной. Бросались в глаза лишь белые султаны ковыля да невзрачный типец с узкими, наподобие щетины, листьями и жидкими, будто обтрепанными, метелками.
— Сейчас тут нет полной красоты, — заметив, что Малиновкин всматривается в степь, проговорил Бейсамбаев. — А ты посмотри, что тут весной будет делаться! Ранней особенно. Что такое палитра у художника, знаешь? Можно смело сказать — вся степь наша как огромная палитра бывает. Всех цветов на ней краски, всех оттенков. Маслом я немного рисую, понимаю толк в красках. Весной красуются у нас синие и желтые ирисы, пестрые тюльпаны, пионы, золотистые лютики, белые ветреницы. А сейчас всю красоту солнце выжгло. Только одному ковылю все нипочем.
Бейсамбаев, действительно любивший природу, вздохнул даже. Поезд между тем миновал две небольшие станции, останавливаясь на каждой лишь на несколько минут. Шел он довольно быстро для тяжелого состава, но ровные участки пути стали сменяться вскоре то подъемами, то уклонами. По сторонам дороги возвышались пологие холмы, поросшие рыжевато-желтой травой, похожей на ворс старого, выгоревшего на солнце ковра.
В соответствии с местностью заметно менялось и дыхание паровоза. На подъемах оно становилось тяжелым, натужным, с каким-то бронхиальным присвистом. Темнел и дым, все с большим шумом вырывавшийся из трубы. Мрачнело и лицо главного кондуктора.