По светлому следу (сборник)
Шрифт:
Включилось поездное радио. Радист объявил, что до отхода поезда осталось пять минут, и попросил провожающих выйти из вагона. Пассажир, читавший газету, бросил беглый взгляд на ручные часы.
Прозвучал свисток паровоза. Протяжно запели тормозные тяги под вагоном.
— Выходит, что мы неполным комплектом поедем, — проговорил один из молодых людей у окна. — Четвертого нашего спутника все еще нет.
Но в это время осторожно приоткрылась дверь, и в купе просунулся сначала чемодан, затем худощавый, бледный человек в плаще, очках и соломенной шляпе.
— Легки, же вы на помине! — весело проговорил все тот же молодой человек, улыбаясь вошедшему.
Человек в плаще испытующе
— Чуть-чуть было не опоздал! — со вздохом опускаясь на свободное место, проговорил четвертый пассажир. — В Москве почти всегда так: закрутишься, завертишься, а потом мчишься на поезд, высунув язык, и едва-едва успеваешь сесть уже почти на ходу.
— Хорошо, однако, что успели, — спокойно заметил пассажир, читавший газету. — А то уж мы думали, что напрасно вас тут поджидаем, господин Голубев.
Человек в плаще порывисто вскочил с места, но молодые люди, сидевшие у окна, тотчас бросились к нему и крепко схватили за руки.
— Обыщите его! — приказал майор Киреев.
Это он, прикрываясь газетой, поджидал здесь Голубева.
— Неужели вы не догадались, Голубев, — спросил Киреев, — что, оставив вас одного в машине, мы специально все это подстроили? А ведь я считал вас гораздо опытнее.
— У меня не было другого выхода, — угрюмо проговорил Голубев и добавил со злой усмешкой: — Но только и вы напрасно думаете, что я захватил с собой фотоаппарат Иглицкого. Он теперь в надежных руках.
— Вполне возможно, — спокойно согласился Киреев. — Однако пленка-то в нем уже не та, за которой вы охотились. Да и тот, кому вы сунули фотоаппарат на вокзале, тоже уже в наших руках. Мы ведь вас ни на секунду не упускали из виду, как только вы из машины моей сбежали.
Полковник Никитин долго не выпускал руки Киреева.
— Не мастер я произносить торжественные речи, — улыбаясь говорил он. — Скажу просто — молодец!… А теперь ответьте мне: вы заподозрили Голубева после того, как прочли в списке Куницына его фамилию, или еще раньше?
— Немного раньше, товарищ полковник, — ответил Киреев, усаживаясь в предложенное Никитиным кресло. — Первое подозрение внушил мне парашютист. Показалось мне тогда, что его специально могли принести нам в жертву, чтобы правдоподобнее выглядело сообщение Голубева. А потом, когда я стал догадываться, что тайник Иглицкого может оказаться в нашей же машине, сразу же подумал: «А не Голубев ли подослан к нам за пленкой Иглицкого?
Не специально ли он придумал встречу несуществующих геленовских агентов в почти загородном кафе, чтобы иметь возможность подольше ездить на наших машинах?» Ну, а потом, когда я прочел фамилию Голубева в списке Куницына, окончательно все стало ясно. Положив фотоаппарат Иглицкого на прежнее место, я почти не сомневался, что Голубев «клюнет» на эту приманку.
— Да, — с удовлетворением произнес Никитин и еще раз пожал руку Кирееву, — я в вас не ошибся! Знал, что не на один только счастливый случай будете вы полагаться…
1955
В ПОГОНЕ ЗА ПРИЗРАКОМ
В КАБИНЕТЕ ПОЛКОВНИКА ОСИПОВА
Время перевалило за полночь. Все сотрудники генерала Саблина давно уже разошлись по домам. Один только полковник Осипов все еще сидел в своем кабинете.
Письменный стол его был освещен настольной лампой. Лучи света, падая из-под низко опущенного колпачка, почти полностью поглощались настольным сукном. Лишь белый лист бумаги отражал и слабо рассеивал их по всему кабинету. Комната была большая, и отраженного света недоставало для ее освещения. Со стороны казалось даже, что пространство за пределами письменного стола Осипова погружено в темноту. Но полковник привык к полумраку и хорошо видел все вокруг. Он любил поздними вечерами, а часто и бессонными ночами бесшумно прохаживаться по мягкому ковру, продумывая многочисленные варианты возможных действий противника.
Но сегодня день был необычный — полковник Осипов ждал важное донесение, от которого зависело решение уже несколько дней волновавшей его загадки. Чистый лист бумаги, казавшийся на темно-зеленом фоне настольного сукна не только единственным освещенным местом, но и как бы самим источником света, гипнотизировал и привлекал к себе полковника. Осипов уже не раз подходил к нему, готовый запечатлеть на нем так долго продумываемую мысль, но едва он брался за перо, какой-то внутренний голос убеждал его, что мысль эта еще недостаточно созрела, загадка далека от решения и выводы слишком скороспелы.
И снова принимался полковник Осипов — седой, слегка сутуловатый человек с усталыми глазами — ходить по кабинету, подолгу останавливаясь у окна, за которым все еще не хотела засыпать большая, шумная даже в ночные часы площадь.
«Если бы только Мухтаров выздоровел или хотя бы пришел в сознание, — уже в который раз мысленно повторял Осипов, наблюдая, как внизу, за окном, мелькали огоньки автомобильных фар. — Все могло бы проясниться тогда… Может быть, позвонить в больницу еще раз?… Нет, не стоит. Было бы что-нибудь новое, сами бы немедленно сообщили. Но почему, однако, бредит Мухтаров стихами? И что это за стихи? «Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах»? Или еще вот эта строка: «Шумно оправляя траур оперенья своего». Как угадать по этим строчкам, какие мысли возникают у него в бреду? И почему произносит он только эти стихи? Ни одного другого слова, кроме стихов… А томик американских поэтов, который нашли у него?… Существует, наверно, какая-то связь между ним и стихотворным бредом Мухтарова. Но какая?
Полковник Осипов сам несколько раз перелистал эту небольшую, типа «покит бук» книжицу. Он не мог похвалиться, что читал всех опубликованных в ней авторов, но такие имена, как Генри Лонгфелло, Эдгар По и Уолт Уитмен, были ему хорошо известны.
Вчера этот томик побывал в химической лаборатории и подвергся там исследованию, но и это не дало никаких результатов. Подполковник Филин — специалист по шифрам — высказал предположение, что какое-то из напечатанных в нем стихотворений, возможно, является кодом к тайной переписке засланных к нам шпионов. Он допускал даже, что именно этим кодом зашифрована радиограмма, перехваченная несколько дней назад в районе предполагаемого местонахождения знаменитого шпиона, известного под кличкой «Призрак». Подобная догадка, пожалуй, не была лишена оснований, так как Осипов допускал, что агент иностранной разведки Мухтаров, видимо, предназначался в помощники Призраку. Его ведь выследили в поезде, уходившем в Аксакальск, то есть именно в тот район, где находился Призрак.