По ту сторону Гиндукуша
Шрифт:
— Что он говорит? — поинтересовался Ручкин.
— Говорит, что возвращаться не хочет, — перевел Андрей Васильевич.
— Как так? Это почему?
— Да он говорит, что он не пленный никакой, а простой афганский туркмен и в армии у шурави никогда не служил. Его, дескать, взяли моджахеды прямо из родной деревни и привезли сюда. Он просит отвезти его обратно.
— Вот как запугали парня, — молвил генерал. — Ничего, это он со страху на себя наговаривает. Приедет домой, успокоится. В общем, сообщи экипажу, что сейчас улетаем. Хватит тут канитель разводить, в Москве разберемся.
Через три дня посол вызвал Андрея Васильевича к себе. Пригласив его сесть, посол положил на стол две газетные вырезки.
—
— Позвольте, взгляну. Да, Виктор Иванович, видел.
— Замечательно, правда? — Посол взял вырезки и стал меланхолично читать вслух: — «Представитель генерала Ручкина, находившегося на днях с визитом в Пакистане, заявил в Москве, что переданный российской делегации под видом военнопленного туркмен таковым вовсе не является». Ну, и так далее… А вот что здесь пишут: «Лидер афганских моджахедов Моджаддеди решительно отвергает обвинение российского представителя по поводу подлинности туркменского пленного. Он считает, что такие заявления спровоцированы агентами КГБ, одним из которых, без сомнения, является и названный представитель генерала Ручкина. Цель этого выпада — не что иное, как стремление бросить тень на желание некоторых афганских партий проявить добрую волю в отношении руководства новой России». Что вы об этом думаете, Андрей?
— Н-да, дела. Вообще-то я ожидал чего-нибудь в этом роде. В Иране Ручкину пленных не дали, здесь тоже Хекматияр дешевый балаган со своим пленным затеял. Список своих военнопленных, как в Москве обещали, моджахеды генералу также не представили. Это понятно — они, во-первых, прекрасно знают, что никаких пленных у нас нет. Почему не указали имена тех своих, кто у Наджиба сидит, — тоже ясно. Им не для размена пленных комиссия нужна, а для того, чтобы втянуть нас в разговоры о судьбе Наджиба и нашей поддержке ему. Именно так они эту комиссию и замышляли. Это, во-первых. Генерал, конечно, огорчился. Ну вот Моджаддеди и прочувствовал момент и решил, так сказать, подсуетиться… Своих-то пленных у него никогда не было, он и приволок этого несчастного туркмена и Ручкину сдал в залог будущих добрых отношений. Так и вижу картинку — спит себе мирно туркменский человек под каким-нибудь урюком, как вдруг на него налетает банда орлов-моджахедов, сообщает, что он, оказывается, советский пленный и, невзирая на крики протеста, запихивает его в вертолет и везет сюда. Бедняга! Что теперь делать, я не знаю.
— А ничего не надо делать. Сами его освободили, пусть теперь сами с ним и разбираются. Да, кстати, я сегодня получил с оказией письмо из Кабула от своего знакомого в нашем посольстве. Знаете, что Ручкин сказал Наджибулле, когда он сразу после Исламабада прилетел в Кабул? «Сидел я против этих моджахедов, а сам думал: „Эх, сесть бы сейчас вместе с тобой в самолет и шарахнуть по ним!“»
И кому только он это рассказывал? Можно подумать, что Наджибу тут же не стало известно, как он моджахедам обещал власть в Кабуле отдать.
— Да еще и пел им, что они истинные представители афганского народа. С чего он это взял? Может быть, он решил, что бандит Хекматияр, который еще студентом в Кабульском университете плескал кислотой в лицо девушкам, если они появлялись не в исламской одежде, — это афганский народ? Да и вообще, кто его уполномочил давать авансы моджахедам?
— Никто. Он сам себя уполномочил — такие сейчас времена. И вообще, Андрей Васильевич, не кипятитесь. Скажите спасибо, что нас не разогнали на все четыре стороны. Хотя кто их знает? Что один из наших новых мидовских хозяев уже изрек, слышали? «Я всю эту шушеру из МИДа вон вымету!»
— Кто это — шушера? — не понял Андрей Васильевич.
Виктор Иванович как-то странно посмотрел на молодого коллегу, пожевал немного губами и сказал:
— Вы, Андрей Васильевич, и есть шушера, надо полагать. И Анвар Назарович, и Сидоров, и иже с нами все наши коллеги из советского МИДа. Почему все-таки шушера, вы спрашиваете? Ну как же — в КПСС состояли? Состояли! На агрессивный советский империализм работали? Работали! Вот и получайте. Ах, вы не ради этого трудились, а на благо Родины? Очень красиво! Вы еще покайтесь в чем-нибудь, это сейчас модно. Может, и примут во внимание… Да вы не расстраивайтесь — я сам-то, по новой терминологии, вообще настоящая крыса Чучундра, поскольку гораздо старше вас всех, в МИДе больше тридцати лет работаю, да и застарелый член партии к тому же. Да… Не думал я, что когда-нибудь за свою службу получу эдакую благодарность.
— Сволочь, — безадресно сказал Андрей Васильевич. — Вы думаете, что он так и сделает?
— А вы у него спросите, — нелюбезно ответил посол. — Я же за слова всякого дурака не отвечаю. Впрочем, не думаю, нет — покуражатся и успокоятся. Работать кому-то надо, так? Вот мы и будем работать с пленными, как и раньше, — без ненужного шума и рекламы.
Глава девятая
АПРЕЛЬ — АВГУСТ 1992 ГОДА
К апрелю 1992 года НДПА практически полностью утратила контроль над страной, моджахеды овладели почти всеми провинциями Афганистана и подошли вплотную к Кабулу. Наджибулла был отстранен от власти и вместе со своей семьей укрылся в миссии ООН в Кабуле. Преобладающие позиции в столице занял альянс Б. Раббани и полевого командира А.-Ш. Масуда.
На первые два месяца на пост президента был назначен С. Моджаддеди, которого затем сменил Б. Раббани. Г. Хекматияр отказался признать их полномочия, а с августа его войска начали массированный ракетный обстрел Кабула.
Российское посольство оказалось в эпицентре боев и обстрелов афганской столицы и в августе 1992 года было эвакуировано.
— Андрей! Приезжай ко мне поскорее. Если можешь, то прямо сейчас, очень тебя прошу, — услышал Андрей Васильевич тихий голос Рахмата.
— Я… — начал было Андрей Васильевич, желая задать какой-то вопрос, но Рахмат перебил его, сказав:
— Жду! — и повесил трубку.
Андрею Васильевичу, немедленно отправившемуся к Рахмату, не приходилось особенно гадать, зачем он так срочно понадобился своему афганскому другу. Только что из Кабула пришло сообщение о задержании Наджиба в кабульском аэропорту, откуда он пытался вместе с семьей вылететь в Индию. Многочисленные депеши, посыпавшиеся из российского посольства в Кабуле вдогонку за первой, передавали много красочных подробностей о занятии афганской столицы моджахедами, но Андрею Васильевичу сейчас особенно четко вспомнилось мрачное обещание некоторых их лидеров расправиться со всеми «прихвостнями» прежнего кабульского режима, которые попадутся им в руки. Не стоило поэтому томить себя догадками и о том, что ждет Рахмата, если его схватит пакистанская охранка, которая вполне могла, хорошенько прокачав его на предмет ценной информации, сдать потом на расправу соотечественникам.
В доме Рахмата было непривычно тихо — не было слышно звонких голосов ребятишек, оживленная атмосфера большой и дружной афганской семьи сменилась ощутимым присутствием страха и паники. Бледная, заплаканная жена Рахмата заглянула в гостиную, спросила о здоровье Веры и тут же, повинуясь нетерпеливому жесту мужа, ушла на кухню. Сам Рахмат, посеревший от волнения, говоря с Андреем Васильевичем, то и дело непроизвольно откидывал голову назад и направо в нервном тике, который он заработал еще несколько лет тому назад в Кабуле, оказавшись невольным свидетелем взрыва пассажирского автобуса.
— Андрей! Спасибо, что сразу приехал. Ты слышал новости? — спросил Рахмат. — Слышал? Все знаешь? Тогда скажи, что мне делать? Что будет с моей семьей и со мной, если мы не скроемся отсюда? Вы можете помочь нам уехать в Москву? Как там в Кабуле? Выпить хочешь? Что делать, а? Охрану с моей виллы уже сняли! Бедные мои дети!
Вопросы и восклицания Рахмата сыпались градом и невпопад. Андрей Васильевич остановил его.
— Сейчас нельзя терять ни минуты! Разговаривать потом станем и выпьем тоже потом, Бог даст. Сиди дома, не высовывайся и на работу или еще куда-нибудь ни в коем случае не езди! Понял? Я еду обратно и доложу послу. Думаю, что сможем помочь.