По ту сторону костра
Шрифт:
Подвыпивший Игнат Савельич хлопал по плечам соседей и говорил:
— Нет такого зверя, чтоб не боялся человека. Все боятся, не трусят, а силу признают. Уважают человека. Сам на тебя ни один, даже медведь и тигр, не пойдет.
Какой-то парень рассмеялся:
— Как я — то прошлым летом…
— Что ты прошлым летом? Пальнул из дробовика, «хозяин» и пошел на тебя. Спасибо скажи, что у тебя в другом стволе жакан был. Иначе быть бы тебе в райских кущах. Зверь, — он хоть, ученые говорят, ума не имеет, но привычки у него самые благородные. Тебе бы, паря, поучиться.
Поднялся из-за стола меднолицей громадой Порфирий Дормидонтович и рявкнул басом:
— За наше хозяйство! Чтоб не скудело оно и у молодых!
Гости встретили тост дружным криком.
Гуляли до утра.
Потом прошла неделя, вторая, а известий из тайги о замеченных тиграх не поступало. Все охотничьи колхозы и бригады были предупреждены о ловле. Они должны были сообщить о местопребывании тигрицы с тигрятами.
Только три дня спустя после того, как выпал снег, была получена телеграмма из удэгейского селения Гвасюги от охотника Семена Кимонко: «Верховьях Катена след тигра и двух тигрят».
Игнат Савельич хлопнул ладонью по телеграмме:
— Теперь дело за нами! Идем покупать орудия лова, Андрей.
Они пошли в аптеку. Там Прокопьев спросил самых широких бинтов и, к удивлению аптекаря, взял их целую сотню.
— Что случилось? — участливо спросил аптекарь.
— Тигров брать идем.
— Неужели столько ранений может быть?
— Нет, мы тигров бинтами повяжем.
— Бинтами?
— Не веревками же! Веревка, она как намокнет, так разбухнет и стянет лапы тигра. А тигра-то без валенок. Чуешь?
— А выдержат бинты-то? Тигр ведь…
— Мы сплетем их, как девки косу. Выдержат!
И довольный Игнат Савельевич вместе с Андреем вышли.
Выступать решили наутро: охотничьи сборы не хитры. Винтовки всегда наготове, а положить в котомку сухари, соль да спички, пшена немного — дело недолгое.
Вечером к Андрею пришла Анна. Она сама уложила котомку, осмотрела одежду: короткую куртку из шинельного сукна, такие же брюки, калоши из сыромятной кожи — олочи, портянки с онучами. Еще к охотничьему костюму полагался ватник вместо пиджака да теплое белье.
Прощаясь, Андрей обнял Анну:
— Вот вернемся с тиграми, такую свадьбу закатим!
— Ты о ней, как о подарке, говоришь. Не надо мне подарка такого. Сама навязалась. Ни о чем не прошу. Только нет мне свету без тебя!
— Аннушка, милая… — Андрею было немного неловко и приятно слушать ее.
Уголком платка вытерев набежавшую слезу, Анна прижалась к нему:
— Ты самый смелый, сильный, умный, самый красивый.
— Не беспокойся. Все хорошо будет.
— Стыд, гордость забыла. Зачем они мне? — ласкаясь, говорила она. — И боюсь я. Отец сказал: он тебя на переднюю левую лапу поставит. Поберегись… Надежда ты моя!
Услышав вкрадчивое, осторожное и зовущее мяуканье тигрицы, Андрей замер. Они замерли оба — тигренок, узнавший голос матери, и человек, различивший в вое ветра тигриный рык.
— Вот она и пришла, — проговорил Андрей.
Он достал из кармана куртки запасной плетеный бинт, сделал петлю, примерил ее на шее тигренка и продел в веревку толстый сучок-ограничитель, чтобы тигренок, вздумай он бесноваться, не удушился. Конец веревки Андрей надежно привязал накоротко к толстому корню выворотня с расчетом, чтобы тигр в ярости не упал в костер, не опалил шерсть и не ожегся.
Тигренок не обратил внимания на действия человека. Он трепетал, слушая материнский зов.
Потом охотник подбросил дров в огонь.
Сначала костер зачадил и почти потух. Однако жар углей быстро высушил обледеневшие ветви, и они вспыхнули. Пламя поднялось высоко. На самых верхних, тонких корешках выворотня забегали красные огоньки обуглившихся веточек.
Тигрица мяукала совсем близко.
Пленник стал тихо мурлыкать, бархатисто и утробно, как мог мурлыкать котенок величиной со взрослого дога. Он жмурился, терся мордой о мерзлую землю, вытягивал в порыве умиленья связанные лапы, и конец его длинного полосатого хвоста вздрагивал от нежности.
Андрей достал из котомки запасные обоймы. Их было две. И одна вставлена в магазин карабина. Сняв шапку, охотник положил в нее патроны, чтоб не намокли, и подполз к лапнику, закрывавшему вход в берлогу.
Глаза, привыкшие к яркому свету, сначала ничего не различали во мгле метельной ночи. Разгоряченное лицо обдала снежная пыль, холодная и колючая. Острое дыхание ночи ободрило Андрея: стало легче дышать, утих звон в ушах. Выдвинув вперед карабин, охотник прикрыл глаза, чтобы они скорее привыкли к темноте. Открыв их через несколько секунд, Андрей стал различать деревья. И увидел метрах в двадцати от себя, у корня кедра, темный силуэт.
Тигрица лежала на снегу, вытянувшись во весь двухметровый рост, и казалась черной. Глаза ее, обращенные к слабым проблескам огня, пробивавшимся сквозь занавес ветвей, сверкали малиновым огнем.
Андрей внимательно приглядывался к силуэту тигрицы, и ему показалось, что тень очень медленно движется к выворотню. Тогда он приник щекой к прикладу и, подняв ствол на четверть выше головы тигрицы, выстрелил раз, другой.
Огненные вспышки ослепили его. Перед глазами поплыли радужные круги. Несколько мгновений он ничего не видел. Потом в синем неверном свете снежной ночи он снова различил черные стволы деревьев, ветви кустарника.
Тигрицы под кедром не было.
Андрей оглянулся.
Испугавшись выстрелов, тигренок забился в угол и хрипел в петле.
Ослабив веревку, охотник уложил пленника подальше от костра и стал ждать, что предпримет тигрица дальше.
Жар от волнения усилился и стал перемежаться ознобом. Собрав снега, Андрей лизал холодный комок сухим, шершавым языком.
Маленький амба очнулся и смотрел на человека безучастными глазами побежденного. Инстинкт сопротивления был сломлен, и зверь смирился со своей участью.