По ту сторону памяти
Шрифт:
Даже новость о беременности я узнала раньше, чем Кирилл, будущий отец. Правда, по достаточно банальной причине: в два часа ночи, когда Наташе приспичило сделать тест, Кирилл попросту спал.
— Ваша подруга как-то себя странно вела в последнее время? Была чем-то напугана?
Я удивленно посмотрела на опера.
— Нет, все было хорошо.
— Вы уверены?
Уверена ли я? Вот это вопрос. Наташа всегда старалась улыбаться, даже если на душе скребли кошки, такая вот черта характера. Даже когда мы были на похоронах ее родителей, она отвечала, что все нормально, что она справится. И только я знала,
«Ничего, я со всем справлюсь», — говорила мне Наташа по телефону в ответ на мои слова о том, что приехать пока не получается.
Я вздрогнула. Эти самые слова… «Я справлюсь». С чем ты собиралась справиться, Наташа? Могла ли ты иметь в виду что-то большее, чем просто домашние хлопоты и уход за ребенком? То, о чем не захотела сказать даже лучшей подруге?
— Ребенок был желанный?
— Да.
— С чего вы так решили? — опер бросил на меня пытливый взгляд
— Наташе пришлось почти всю беременность провести в больнице, чтобы сохранить ребенка.
— А Кирилл?
— Что Кирилл?
— Он хотел ребенка?
Вот здесь я запнулась. Мысли Кирилла для меня всегда были «террой инкогнитой». Собственно говоря, он меня никогда не интересовал, он был лишь приложением к подруге. При встрече мы с ним перекидывались стандартными фразами, и все. Все мои знания о нем исчерпывались рассказами Наташи, в которых он был идеальным мужчиной, заботливым и любящим.
— Наверно, хотел, — ответила я, но в голосе отчетливо слышалось сомнение.
Опер хмыкнул, но продолжил допрос.
— По словам соседей, в последнее время Наташа с Кириллом ссорились. Вы не знаете причину ссор?
— Нет, — помотала головой я.
Я и о самих ссорах не знала. Наташа о них не говорила. В голове назревал вопрос, а хорошо ли знала ли я подругу? И что еще она мне не рассказывала?
— У них были финансовые сложности?
Я вновь замотала головой.
— Наташа бы мне сказала. — По крайней мере, мне искренне хотелось в это верить.
— И последнее. Перед исчезновением Наташа отправила мужу сообщение: «Я все знаю. Я от тебя ухожу». Вы знаете, что она имела в виду?
Я пораженно уставилась на полицейского.
— Нет. Кирилл не говорил об этом, когда звонил мне.
Мне стало тяжело дышать. Впрочем, неудивительно: в кабинете царила жуткая духота.
Но опер не унимался:
— Может быть, Кирилл изменял жене? Или что-нибудь похуже.
Я помотала головой. Кажется, я наконец поняла, к чему были все эти вопросы.
— Вы подозреваете Кирилла?
— Пока уголовное дело не возбуждено, мы не подозреваем никого, — дипломатично сказал полицейский.
— И когда его возбудят?
— Когда найдут тело, — ответил он и отвел взгляд.
Через некоторое время я наконец-то вышла из кабинета и наткнулась в коридоре на Кирилла, опершегося в ожидании на стенку. В этот раз он поздоровался ко мне, но я промолчала.
Я смотрела на него, как будто видела впервые. Приятное лицо с отсутствием даже намеков щетины, уверенную осанку, костюм без единой складочки, отлично на нем сидящий, начищенные до блеска туфли. Мужчина мечты, по словам Наташи. А ведь именно я когда-то познакомила Наташу с ним, вот только я не знала, что в тот день я познакомила подругу со своим убийцей.
Олег Иванов, оперуполномоченный уголовного розыска.
31 августа
Я сидел и раскладывал бумаги в различные папки. Да, не так я представлял оперскую работу, совсем не так. Я думал, будут погони, засады и громкие дела. А вот то, что вместо этого восемьдесят процентов рабочего времени будет состоять из заполнения различной документации, нам в университете почему-то не рассказывали, хотя учили, как пишутся всевозможные процессуальные акты, осмотры места происшествия, протоколы допросов. Пожалуй, мне стоило самому догадаться, что это и есть основа работы. Правда, если вспомнить, что из-за оставшихся двадцати процентов мне как-то пришлось месяц ходить на работу со сломанным ребром, стоило радоваться, что сейчас я был занят именно бумажной волокитой.
Я машинально провел рукой по шее, где еще не зажил след от удавки. Мы тогда отлавливали наркоманов, но один из них нашел меня первым. У меня успела вся жизнь перед глазами пронестись, пока один из сослуживцев не спас меня.
Я вздохнул. Все-таки в этой части работы хоть понятно, что нужно делать: все было просто и понятно, были мы и были люди, которых нужно найти и поймать.
Настроение было на нуле, разговор с подругой Сериковой ничего не дал: единственное, что я понял, так это то, что подруга из нее была та еще. Впрочем, об этом мне еще Сериков говорил. Оказывается, в этой части ему можно было и поверить, сэкономил бы кучу времени. Коротова, конечно, обещала приложить все возможные усилия, чтобы найти свою подругу с малышкой, но вряд ли от этого будет хоть какая-то польза. Ей просто хотелось верить, что подруга жива. Как, впрочем, и мне.
По крайней мере, ответы на запросы в морги и больницы ничего не дали, и кинологи с собаками ничего не нашли. Ничем не помогло мне и отслеживание банковского счета Сериковой: карточкой после исчезновения она не пользовалась.
Да и с самим Сериковым возникли сложности. Когда я поинтересовался, на какие деньги он приобрел машину, он тут же заявил, что я не имею права за ним следить, и более того, на мои вопросы он отвечать не обязан, по крайней мере, пока не будет возбуждено уголовное дело. И только тогда я понял, что переборщил, и от Серикова больше информации не будет. Хотя пользы от того, что он говорил, было и так немного.
У меня заканчивались идеи. Я не знал, что делать. Я виновато посмотрел на фотографию, где была изображена девушка, прижимающая к себе ребенка. Светлые волнистые волосы слегка спутаны, под глазами — синяки от недосыпания, но, несмотря на это, она улыбалась. Она не смотрела в камеру — лишь на ребенка, будто ничего другое ее не интересовало. Сериков пояснил, что забрал фото у девушки, у которой Наташа заказывала фотоссесию. Мол, она не удержалась.
Я сделал глоток из чашки с уже остывшим кофе. Нужно было собраться. Версия событий у меня все-таки была. Совсем безрадостная версия, зато объясняющая многое: и откуда у Серикова деньги, и почему подруга Натальи запнулась, когда я спрашивал, хотел ли Сериков ребенка. Молодой отец попросту продал младенца, а потом избавился от жены, не согласившейся с его поступком. Такое уже бывало в нашем городе. Вот только как это доказать?