По ту сторону песни
Шрифт:
Договорить он не успел, потому что его мобильный разразился резким треньканьем. Марьяна поморщилась, но ничего не сказала.
– Что?! – воскликнул Никита кому-то в трубку так громко, что Марьяна чуть не выронила из рук нож, которым нарезала картофель на тонкие дольки. – Ты рехнулся?! – с неожиданным отчаянием выкрикнул Никита в трубку. – Але? Але?! Вот козел!
Марьяна с тревогой проследила за тем, как брат швырнул телефон на стол, а затем рухнул на табурет и обхватил голову руками.
– Никит, что случилось?
Он лишь помотал головой. Марьяна выключила огонь под сковородой и тихо придвинула
– Ник?
Она ласково коснулась ладонью его спины, погладила осторожно и испуганно, боясь задавать вопросы. Но Никита наконец-то поднял голову, посмотрел на Марьяну расстроенным взглядом и горько усмехнулся.
– Меня уволили. Насколько я понимаю, как раз из-за этой новости.
– Значит, это случилось двадцать лет назад? – уточнила Вита и аккуратно переступила через проржавевший обрез металлической трубы, валявшийся в молодой траве. Роман его не заметил и обязательно споткнулся бы, если бы не невольное «предупреждение» Виты.
– Да. А точнее, двадцать два. Мне тогда было семь лет. Я, конечно, мало что понимал из происходящего. Родители внезапно решились на переезд. Впрочем, папа давно просил о переводе ближе к столице и наконец-то его получил.
Вита кивнула, давая понять, что ничего странного в этом не видит. Роману и самому до какого-то момента перевод отца не казался подозрительным.
– Мне было жаль расставаться с этим местом. Городок хоть и небольшой, как многие гарнизоны, – одна улица из нескольких домов, школа, магазин и пара контор, но от нас было близко до этого парка аттракционов. Родители возили меня сюда почти каждые выходные.
– Сложно представить, что это все когда-то работало, – поежилась Вита, сунула руки в карманы и нахохлилась, став похожей на экзотическую птичку.
Ярко-малиновая прядь вздыбилась на затылке хохолком, ультракороткая стрижка напоминала оперение. Полы черного плаща Виты при ходьбе разлетались подобно крыльям. При этом она, пытаясь не споткнуться о каменные блоки, арматуру и обломки выцветших вывесок, аккуратно переставляла тонкие и длинные, будто у цапли, ноги, затянутые в малиновые колготки, и своей походкой еще больше вызывала ассоциации с птицей.
– Да, когда-то парк был полон жизни… – задумчиво протянул Роман и с сожалением покосился на вросший в землю остов лодки – остатки одного из аттракционов. Помнится, он очень любил кататься на лодочках и, может, раскачивал, жмурясь от восторга, именно эту.
– Черт! – громко выругалась Вита, потому что ветка поваленного на землю высохшего дерева оставила на ее колготках затяжку. Вита выставила ногу, оттянула пальцами ткань и снова выругалась, увидев, что затяжка увеличилась.
– Теперь только выбросить! – вздохнула она.
Роман не стал говорить, что раньше, в период тотального дефицита, девушки колготки не выбрасывали, а штопали. Он родился в тот год, когда огромная и нерушимая страна раскалывалась на неравнозначные обломки, привычная жизнь летела в тартарары, а новая казалась не столько светлой, сколько туманной. И пусть они выбрались из кризисов, привычка чинить порванные колготки осталась у мамы надолго.
– Значит, конец малинового периода? – не удержался Роман от подколки.
Вита метнула на него взгляд и хитро улыбнулась:
– У меня еще шесть пар есть! Я обычно покупаю сразу семь!
О необъяснимой страсти Виты к цветным колготкам Роман уже знал. И все бы ничего, но она каждый раз перекрашивала короткие волосы под цвет. Фиолетовые колготки – фиолетовое «оперение», зеленые – волосы окрашивались в соответствующий оттенок. Слава богу, каждый цвет Вита носила не меньше пары недель, иначе от ежедневной «цветомузыки» Роман сошел бы с ума. Его давно подмывало спросить Виту, как она поступает летом, когда из-за жары носить плотные колготки невозможно. Бреется налысо? И хоть каждый раз он удерживался от вопроса, ожидал в один из дней увидеть ее с голым черепом – в «тон» голым ногам.
– Значит, говоришь, из домов на вашей улице стали исчезать люди? – вернула Вита разговор в нужное русло.
– Да. Происходило это не резко, а незаметно. Просто в какой-то вечер не зажглись окна одной квартиры в доме напротив. Потом – другой. Поначалу никто не придал этому значения. Но потом, с каждым вечером, таких темных окон становилось все больше, и чернели они не только в доме напротив, но и в нашем. У нас была собака, помесь болонки и пуделя. Я гулял с нею днем, а вечером – кто-то из родителей. Однажды я услышал, как мама говорила папе, что в квартирах соседнего подъезда почти не осталось зажженных окон. А на улицах стало меньше народу. Например, мама уже несколько дней не видела знакомую продавщицу в хлебном отделе. Все это ее очень тревожило.
– Но люди могли куда-то переехать? Может, ваши дома массово расселяли?
– Ходили слухи, что часть собирались расформировать. Это вполне объясняло то, что поселок начал пустеть. К тому же я мог что-то не так понять из разговоров взрослых и навоображать себе бог знает что. К примеру, этот парк тогда мне казался огромным, а на самом деле он не такой уж и большой. Мне было семь-восемь лет, отсутствием воображения я, как и любой ребенок, не страдал и мог нафантазировать себе полностью опустевшие улицы и дома.
– И все же это оказалось не твоим воображением, – сказала Вита.
Дорога из разбитого асфальта, в трещины которого пробивалась трава, раздвоилась рогаткой. Одна дорожка заканчивалась покосившейся деревянной будкой кассы. Другая вела к автодрому. Когда-то здесь был шумный, привлекающий музыкой и светом аттракцион. Но сейчас это место представляло собой жалкое зрелище. Ржавые блоки ограды преданно охраняли периметр разрушенного временем, непогодами и вандалами автодрома. Сильная в жажде жизни сорная трава смело пробивалась к свету, «разъедая» остатки металлического покрытия. Ветер в хулиганских порывах давно сорвал крышу павильона, оставив лишь каркас, за который еще цеплялись металлическими дугами мумии двух потерявших цвет машинок. Отчего-то Роману подумалось, что безысходность достигла пика именно здесь, а не возле замершего навсегда чертова колеса или синусоиды американских горок. Может, потому что этот аттракцион был его любимым, несмотря на то что ради нескольких коротких минут восторга приходилось выстаивать бесконечные минуты томительного ожидания в длиннющей очереди. Но здесь всегда играла музыка и было шумно. А еще упоительно пахло резиной и электричеством, и это был аромат счастья и детства. Роман не удержался от соблазна и перепрыгнул через оградку.