По ту сторону рассвета
Шрифт:
Тот спал все так же крепко — пинком не поднять.
— Ярн, — позвал оруженосец, снова тормоша его за плечо. — Проснись, бунт проворонишь.
— Пошел вон, — промычал Берен, переворачиваясь на другой бок.
Гили — была не была — нагнулся над ним и дунул что есть силы прямо в ухо. Берен дернулся, сгреб паренька за шиворот и отвесил ему затрещину. Вернее, почти отвесил — задержал руку в последний миг.
— Что случилось?
— Рудничные трэли хотят уходить и забрать часть добычи, — сказал Гили.
— Повешу, — Берен обулся, перепоясался мечом и перебросил диргол через плечо. — За то, что выспаться не дали — повешу.
Народ в котловине уже шумел. Стрелки Мар-Леода, заняв высоту и укрывшись за камнями, держали под прицелом окруживших орочий обоз рудничных, по другому склону выстроились эльфы — молча, без угроз и страшных гримас, но дела с ними иметь все равно не хотелось — а самый обоз защищали деревенские, из которых выделялась высокая горластая женщина, чья юбка была соткана в цвета Эйтелингов: коричневый, красный, белый. В руке у нее был цеп, а за поясом уже торчал орочий клинок.
— Хотите уходить — проваливайте! — кричала она. — А припасов не отдадим! Мы их тоже с бою брали, у нас дети с голоду пухнут, так что грабли-то свои сюда не протягивай!
На минуту свара стихла — спорщики увидели Берена.
Он повел себя довольно странно — вместо того чтобы сразу идти к очагу начинающейся драки, сел на коня и сначала поднялся на холм, с вершины которого долго смотрел на юго-восток. И лишь после этого неспешно спустился к котловине.
— Что случилось? — он не въехал в толпу, но остановился вплотную, и видел всех, и все видели его. — Из-за чего ссора?
— Справедливости, ярн! — крикнула женщина, потрясая цепом. — Справедливости! Что ты нам говорил, когда приехал в село? Говорил, что избавишь нас от орков и вернешь нам хоть часть того, что они у нас награбили. Вот, ты сдержал слово. Скажи: это все и взаправду принадлежит нам?
— Справедливости, ярн! — захрипел, вскакивая на камень рядом с ней, старшина рудничных. — Мы сражались не хуже прочих! Нам тоже принадлежит какая-то часть добычи!
— Эта добыча принадлежит ополчению народа Беора, — спокойно сказал Берен. — И каждый, кто будет идти с ополчением, получит в ней часть. Чего ты хочешь, человече? Чтобы мы двигались по своей земле как орки, обирая всех подряд и обрекая детей на голодную смерть?
— Мы хотим уйти! — закричали несколько десятков голосов вразнобой. — Против настоящего войска нам не выстоять! У нас больше нет здесь домов, нет семей — чего ради мы должны подыхать?
— Неблагодарный скот! — рявкнул Мар-Рован, но Берен жестом заставил его умолкнуть.
— Кто хочет уйти? — спросил он. — Пусть те, кто желает остаться, расступятся и покажут мне тех, кто собирается уйти.
Люди расступились. Рудничных, собравшихся бунтовать, теперь сторонились как чумных.
— Фригга, — Берен, оказывается, помнил имя ватажка трэлей. — У тебя, ты сказал, больше нет дома в Дортонионе. Но у тебя нет дома нигде в другом месте. Почему же Дортонион кажется тебе хуже других краев?
— Потому что Саурон, когда узнает про бунт, прикончит тут всех.
— Ты не знаешь этого наверняка.
— Знаю! Или я не бился при Кэллагане? Вспомни, ярн, если ты тоже там был: твой отец не сумел задержать их войско, а ведь у него были настоящие бойцы! Что же мы можем сделать, если среди нас воинов — раз два и обчелся? Я еще крепок с виду, но уже харкаю кровью. Я хочу пожить еще. Я имею право уйти.
— Хорошо, — кивнул Берен. — Уходи.
— Не лицемерь, ярн! Ты знаешь, что без съестного мы далеко не уйдем, ослабнем и помрем по дороге!
— Тогда оставайтесь, — так же спокойно ответил князь. — Но если ты еще раз назовешь меня лицемером, даю слово — я смеряю твое лицо вот этим аршином, — он положил руку на рукоять меча.
— Почему ты не даешь нам права жить?! — высоким, срывающимся голосом крикнул еще один бывший раб из рудников. — Почему мы можем выбирать только между голодной смертью в горах и гибелью под мечами черных?
— Вы можете выбирать, — возвысил голос Берен. — Это — единственная привилегия свободного человека. Ты что, собирался жить вечно? Даже эльфы знают, что их жребий измерен — почему же ты жалуешься? Всех нас ждет успокоение в конце, и только одно мы вольны выбрать — с честью мы ляжем в землю или без чести. Говорю вам: те, кто сегодня останется со мной, могут погибнуть — но могут и победить. Говорю вам — мы сметем войско Моргота! И ради этого я не пожалею своей головы. В последний раз спрашиваю: кто из вас остается со мной? Пусть они отойдут к остальным. А те, кто желает уйти, пусть не трогаются с места.
В толпе рудничных произошло брожение — с сотню человек отделилось от нее, присоединившись к деревенским. Гили напряженно ждал исхода: даже две с половиной сотни отчаянных рудничных трэлей могли наделать бед. Они знают, что уйти без припасов — верная смерть. Неужели будет кровопролитие?
Фригга, судя по всему, тоже хотел его избежать. Он знал: если что — рудничных положат всех, до единого. Но он знал и то, что Берен всячески будет стремиться избегать бойни: каждый человек был него на счету. Сейчас эти двое вели битву за человеческие души.
— Люди! — крикнул Фригга, повернувшись к толпе. — Скажите, почему вы верите ему? Десять лет назад мы поверили эльфам и Беорингам, и что получили? Цепи! Тогда они тоже говорили о победе, о том, что сметут войска Моргота — и что же? Кто кого смел-то? Глаза откройте, люди: те, кого мы сегодня покидали в реку — то были орки с Синих Гор, вахлачье! А те, что ждут вас впереди — настоящие вояки! На себя-то гляньте: что мы за воины? Сабельное мясо. Кто принесет нам победу? Где настоящие бойцы?