По ту сторону рассвета
Шрифт:
Берен оттолкнул тех, кто стоял между ним и девчонкой, взял Даэйрет за шкирку и подтащил к Тхурингвэтиль, медленно принимавшей людской облик.
— Смотри, — прорычал он, чуть ли не носом тыкая юную оруженосицу Аст-Ахэ в крыло нетопыря, медленно сжимающееся до человеческой ладони. — Смотри, кто служит твоему… Учителю!
— Ты все равно хуже любого чудовища! — провизжала она. Берен оттолкнул ее прочь.
Руско принес меч — тот самый, с рудников, кривоватый, как у орка. Берен терпеть его не мог, но Дагмор могли доставить только Бретильские Драконы, а до тех пор приходилось биться этим.
— Хотела бы ты перед смертью примириться с богами? — спросил Берен, обнажив лезвие.
— Хотела бы я, чтобы воды поглотили Валинор, — Тхурингвэтиль плюнула в Берена кровью. — Хотела бы я сожрать тебя заживо, медленно, по кусочку. Хотела бы я, чтобы вся болдогова орава имела твою эльфийскую потаскуху по три раза в день каждый. Вот чего я хотела бы.
— Тогда погибай без прощения и возжигания, — Берен дал знак положить Тхурингвэтиль шеей на камень и отсек ей голову.
В тот миг, когда голова ее слетела с плеч, тело окончательно преобразилось в эльфийское, а кожистые крылья стали кожаным плащом тончайшей выделки. Толком не зная зачем, Берен выдернул из-под нее плащ и, сложив его, перекинул через руку — и вдруг тело вновь начало меняться — словно разом проходили для него все те годы, что оно должно было провести в земле: ссыхалась плоть, трескалась кожа, ввалились и высохли глаза, губы раздвинулись в вечном оскале. Не прошло и минуты — а перед глазами изумленно умолкших горцев лежал старый иссохший труп.
— Сожгите это, — велел Берен, поворачиваясь к телу спиной. — Завтра мы снимаемся и идем к долине Хогг. Ждать больше нечего.
Финрод сопротивлялся, когда за ним пришли — понял или почувствовал. Поэтому его избили, хотя Гортхауэр этого еще не приказывал. Порой, осознав свою обреченность, узники с визгом кидаются на палачей, а дикий страх удесятеряет их силы. Но в этом случае сопротивление было обдуманным, рассудочным — видимо, эльф надеялся, что его приведут в непригодное для допроса состояние; или сопротивлялся из принципа — и, надо сказать, заметил Готхауэр, здесь был свой резон: если бы каждого узника приходилось выволакивать из камеры с таким боем, в тюремщики никто бы не торопился.
Уже закованный в цепи, уже усаженный в жутковатого вида кресло, с руками, упрятанными в нечто, очень похожее на латные перчатки, Финрод был снова спокоен, холоден и тверд. Алмазная броня аванирэ защищала его сознание.
— Ты всегда был хорошим игроком, Атандил, — майя уселся в кресло напротив. — Жертвуем короля, проводим в короли рохира и захватываем башню. Именно этого ты хотел с самого начала?
Финрод промолчал.
— Ты знал, что этот человек предаст тебя? Или он преподнес тебе такую же неожиданность, как и мне, Инголдо? Нет, не думаю, чтобы у него хватило ума составить такой план. От начала и до конца это твоя работа. Узнаю руку, привыкшую создавать безупречные формы. Руку ваятеля.
Эльф, прикованный к креслу, вскинулся и дернулся в ремнях — охватившее его руки приспособление на подлокотниках пошло в ход. Орк-подручный повернул пока только один рычаг.
— Я и не думал, что можно обмануть осанвэ. Я хочу знать: как вам это удалось?
Молчание.
По кивку хозяина орк пустил в ход второй рычаг… Третий, четвертый, пятый…
Глухой скрип ремней в такт рывкам. Молчание.
— Кто-нибудь поддержит Берена или нет? Кто это будет? Нарготронд? Фингон?
Ни звука.
— Или же это в самом деле выходка сумасбродного князька? Но не мог же я так ошибиться. Ты ему был дороже почти всего. Разве что эльфийская красотка волновала его сильней. Так что же?
Щелчки рычагов, лязг цепей — ни крика, ни стона.
— Как вы сумели обойти осанвэ? Только это, Финрод — и я прикажу прекратить.
Молчание.
Прошло еще немного времени. Несколько коротких отрывистых стонов — вот и все, что он услышал. Гортхауэр был не новичком в таких делах и знал, что Финрода будет проще заставить кричать, чем говорить. Он подал знак палачу прекратить, встал, обошел кресло, встал за его спинкой, облокотившись, скрестив руки у эльфийского короля над головой.
— На что ты рассчитываешь, Инголдо? На свое мифическое Спасение? Или на просто отряд под командованием Берена? Он бросил тебя, нолдо. Он тебя предал. Использовал в своей игре как разменную фигуру — и нарушил наш договор, забыл о тебе ради своего овечьего княжества. Он не придет. А если придет — я все равно убью тебя раньше. Или… — он бросил камешек наугад, — вы с Фингоном считали, что эти пастухи свяжут боем армию «Хэлгор», пока я буду перебираться через Топи? Армия «Хэлгор» разбросает их по кочкам. Говори, Инголдо. Говори, каким способом вы смогли обойти осанвэ.
Молчание.
— Ты не представляешь, как мне тяжело отдавать этот приказ, — он дал знак.
Финрод коротко засмеялся — и тут же умолк, выгнулся весь, до предела натянув ремни, сжав и закусив губы. Гортхауэр, не отрываясь, смотрел в искаженное лицо, потом дал знак — прекратить. Золотая голова поникла. Мелкие, как морось на стекле, капли пота на лбу, на висках и над верхней губой, собирались в более крупные и текли по лицу эльфа.
— Дела требуют моего присутствия. От тебя зависит — уйдем мы отсюда вместе или я уйду один. Чтобы ты не скучал — я могу прислать твоих спутников. Хоть всех вместе, хоть по одному. Развлечений хватит на всех.
Чистая, спокойная и холодная ненависть серых глаз. Как жаль, подумал Гортхауэр. Как глупо, что эти двое — не за меня, а против.
Он пожал плечами и покинул застенок.
Весть о бунте горцев ему принесли на пятый день Единорога. В первую минуту Гортхауэр был взбешен, но потом рассудил, что все не так страшно. Когда у них будет Хитлум, Дортонион сам собой упадет в протянутую ладонь. Хитлум — гораздо лучшее прикрытие для Аст-Алхор, чем Дортонион, потому что из Дортониона в Ущелье Сириона можно попасть только кружным путем — через Долину Хогг, Ступени Ривиля и Ангродовы Гати, а из Хитлума есть прямой путь — Серебряная Седловина. Илльо успеет привести армию — пусть и поредевшую после мятежа, но вполне достаточную. Гортхауэр верил в Илльо.