По ту сторону спорта
Шрифт:
И никто из девушек-американок не думал, не гадал, что меньше чем через год другие маршруты — олимпийские — будут для них перекрыты полностью и окончательно.
Экзаменатор — «Бишлет»
Мы росли с этими именами на необсохших от молока губах. Счастливое детство было бы скучнее и скуднее без абсолютно никчёмных, совершенно бездоказательных, до синяков яростных споров, кто сильнее — Яшин или Нетто? Сологубов или Бобров? Гришин или Гончаренко? То ли не было других развлечений, то ли, наоборот, с головой хватало немногого, что имели и чем гордились. По-моему, эти ни в жизнь не разрешимые вопросы волновали всех мальчишек и подавляющую часть остального населения государства.
Мы не знали слов «кумир», «идол», «звезда». Были они не в ходу, что не уменьшало любви к дорогим спортсменам-чемпионам,
Рекорды дряхлеют. А личность? Почему вдруг должна она утратить прежний блеск и притягательность, если кто-то стал сильнее, проворнее, смелее. Нет, чемпионы не уходят просто так, бесследно. Тускнеет память о венках из лавра, но герои, заставлявшие миллионы трепетать, предвкушать, ликовать, остаются людьми высокой мерки. Они занимают, исключая, может, двух-трёх, достойное место в нашем обществе. Они не обращают звон чемпионских медалей в звонкую монету в отличие от иных своих заокеанских соперников.
Мне повезло в жизни, я часто бывал рядом с одним из спортивных героев моего детства, встречался с ним у него дома, принимал у себя в гостях, отправлялся в другие страны. Знакомьтесь, кто запамятовал или по молодости лет не слышал: Гончаренко Олег Георгиевич, подполковник, московский динамовец, тренер, победитель мировых первенств в скоростном беге на коньках 1953, 1956, 1958 годов. Прочих званий не привожу.
Искренне убеждён, он недополучил причитающейся спортивной славы. Был чересчур скромен, именно скромен, а не малоразговорчив. Отменно вежлив и любезен, но нисколько и ни с кем не подобострастен. Ценил свои успехи, однако радости громогласно не выражал и рук над головой слишком высоко не вскидывал. Эмоции незаметно проявлял на льду, стиснув зубы и хмуро насупив лоб. За пределами катка на роль лидера, весельчака и всеобщего баловня претендовать не собирался. Как ни странно, дружбу с журналистами завязал не вовремя — уже после окончания спортивной карьеры, и то благодаря жене Александре Алексеевне — Шурочке, сотруднице «Комсомольской правды».
Один из лучших советских конькобежных тренеров, Константин Константинович Кудрявцев, и теперь зол на Гончаренко. По его убеждению, в далёкие пятидесятые Олег обязан был показать результаты, до которых американец Эрик Хайден добрался к началу восьмидесятых. Прав ли ворчун Кудрявцев, известный конькобежному миру под ласковым именем Кока? Попробуй ответь. Однако замечено: в драматических ситуациях, а в них Гончаренко попадал с частотой необыкновенной, у Олега пробуждалась обычно мирно дремавшая спортивная злость. Парадокс, превратившийся в никакими законами не подтверждающуюся закономерность: Гончаренко добывал большие победы, когда и сражаться за них было абсурдно. Выигрывал чемпионат мира, в муках пробегая 5 тысяч метров на сорванном — случайно затупленном коньке. Или, накануне тяжело отравившись, и чем бы вы думали — шоколадом, — устанавливал личный рекорд на тягостной для себя пятисотметровке. Едва выкатывал, поддерживаемый товарищами и врачом на лёд, скрученный приступом конькобежного палача — радикулита, и, добежав, выиграв, не мог удержать приятнейшую ношу — лавровый чемпионский венок.
Помните профессора-японца из известного рассказа? Непревзойдённый знаток английской литературы, он никак не решался побывать в Британии. Боялся: страна Шекспира и Байрона разочарует, обманет, не дотянет до светлого, созданного в его мечтах образа. Нечто подобное испытывал и я при знакомстве с Гончаренко. Давно перестал стесняться, беря интервью и составляя очерки о чемпионах, — видимо, привык. Но тут было другое — встреча с любимым спортсменом из счастливой детской сказки.
Если судить по общению с Гончаренко, профессору-японцу стоило бы поглядеть на Лондон. Младенческое ощущение — «хороший, мужественный, добрый» — не подвело. Вернее, не подвёл Гончаренко. Он такой, каким мечталось увидеть. Даже внешне отпраздновавший первый из серии неизбежных юбилеев Олег Георгиевич не изменился. В день пятидесятилетия ему посвятили стихи с рефреном-атрибутом «убелённый сединой». Гончаренко вежливо поблагодарил поэта. А седины у юбиляра — ни волоска. Добряга спорт с возрастом своих преданных рыцарей не бросает. И вообще банкетный зал № 2 «Арагви» был как-то неловко узок для собравшихся в нём широкоплечих соратников по бесконечному, никогда не забывающемуся бегу. И Косичкина, и Меркулова, и Цыбина с Сергеевым привычней было видеть не в цивильно-элегантной одежде, а на белом просторе, в запорошённых снегом шапочках, с пощёлкивающими секундомерами. В традиционно-спортивном одеянии Гончаренко смотрится почему-то лучше, естественнее. И неважно, где происходит действие — на скромной искусственной дорожке стадиона «Динамо» в Москве, сверкающем чуде «Медео» или на «Бишлете» в Осло…
Ах этот «Бишлет», «Бишлет», куда стремится попасть любой жаждущий конькобежной славы. Стадион в центре Осло — как шлагбаум на дороге. Бывает, поднимается. Чаще — остаётся закрытым. Последним из наших соотечественников его умело приподнял Олег Гончаренко, захвативший в 1956 году домой, на Котельническую, венок из северного норвежского лавра.
Да, в маленькой Норвегии научились ловко изготовлять это чемпионское отличие. Практики достаточно. Из почти 80 мировых первенств, ведущих отсчёт с 1893 года, только столица, не считая остальных городов, принимала каждый четвёртый чемпионат мира.
На нескольких побывал и я, сопровождая члена Технического комитета Международного союза конькобежцев (ИСУ) Олега Гончаренко. Однако и первого визита хватило, чтобы убедиться: «Бишлет», как и радующие туристов фиорды, превратился в символ если не всей Норвегии, то уж Осло — наверняка. Попытался выяснить точную дату рождения стадиона и был немедленно отправлен к почтеннейшему конькобежному арбитру Эрлингу Эллингсену. Но и 65-летний стартёр, посылавший к славе ли, к обидным ли падениям сотни участников всевозможных состязаний, сомнений не разрешил. Он совершенно точно помнил, что раньше на месте современного «Бишлета» ютился стадиончик «Маленький Бишлет». А в середине XIX века, как говорил уважаемому Эллингсену его не менее уважаемый дедушка, здесь был каток, название которого ветеран начисто забыл.
Сейчас «Бишлет» переживает не очень-то весёлые времена. Конкурируют теперь не только спортсмены, катки — тоже. Грозный и молодой соперник «Валле Ховен», нашпигованный новейшей техникой, вот-вот оттеснит «Бишлет» на второй план. Его искусственной дорожке не страшны дожди и прочие метеокапризы. Но «Бишлет» не собирается сдаваться. И хотя на реконструкцию требуется миллионов двадцать долларов, в защиту дедушки-катка выступили политические деятели, газеты, спортивные и неспортивные организации. Нет, не так-то просто расстаться с символом. А пока вопрос «как быть и что делать?» ежегодно и безуспешно дебатируется в столичном муниципалитете, оптимист «Бишлет» по-прежнему невозмутимо-достойно встречает конькобежцев. И в томительном ожидании бесчисленное количество раз повторяющейся схватки — «Бишлет» против оттепелей и других каверз неутомимой изобретательницы-природы — есть что-то сладостное, заставляющее верить: старина выдюжит, справится.
Вначале мне почудилось, что стадион мог бы быть и погостеприимнее. Участников мирового первенства сюда пускают за день до старта, и то разрешают потренироваться всего час-полтора. Суть дела понял и постиг с помощью справедливого Гончаренко. Именно он — технический делегат ИСУ — проверял качество льда. Чуть не на цыпочках прошёлся по переливавшейся голубизной дорожке. Потрогал снежные бугорки на поворотах. Провёл по льду ладонью. Широко улыбаясь, поздоровался за руку с семёркой узнавших его (О, Гон-ча-рен-ко! Гон-ча-рен-ко!) рабочих. Эта, по-нашему говоря, бригада и поддерживает славу прославленного стадиона. В её полном распоряжении скребки, лопаты, послевоенный льдоуборочный комбайн, его ровесница цистерна с пульверизатором и… И всё. Вот вам и знаменитый «Бишлет».