По ту сторону жизни

Лесина Екатерина

Запахло водой. Сеном. Металлом.

Вот и конюшни, ныне переделанные под автомобильный ангар. Машины трогать я не стала — надо будет послать кого-нибудь, пусть отгонят авто от дома старой ведьмы, а то ведь знаю я нашу жандармерию. Объявят уликой, после переведут по отчетности в невостребованную собственность, и потом несколько лет в судах будешь доказывать свое право забрать несчастную машину.

Я толкнула дверь и прислушалась.

Тихо. И спокойно. Дождик опять зарядил, как бы намекая, что прогулки столь поздние не

всегда способствуют здоровью. Впрочем, мне о здоровье думать поздно, а ночь… хорошая ночь. Беззвездная.

Небо тучами затянуло, фонари едва-едва темноту разгоняют… самое оно на ведьм охотиться. Или ведьмам.

— Знаете, мне всегда казалось, что тьма другая, — от стены ангара отлипла тень, которая взяла и превратилась в Монка.

— Какая?

Вот же… и шею ему не свернешь.

А в подвалах наших не один труп скрыть можно. Что и говорить, предок мой понимающим человеком был, с немалым запасом строил. И подозреваю, судя по тем самым отчетам древним, не все запасы мне ведомы.

— Агрессивная. Стирающая разум…

— То же могу сказать про свет.

— Все не так, как кажется, верно? — Монк выглядел много старше своих лет, и клянусь, слабый сосуд его тела светился, и что самое отвратительное, это не гляделось неестественным. — Я не собираюсь вас останавливать. Или выдавать. Или… как-то иначе влиять на происходящее.

Его лицо исказила немалая мука.

Благословение?

Ага, что-то подсказывает, сам Монк многое бы отдал, чтобы избавиться от этого благословения.

— Я… лишь хочу предупредить: будьте осторожны… на всякую тьму отыщется большая…

— А на свет?

— Без исключений, — он поклонился и отошел. А я…

— Скажите, — я не рискнула прикасаться к этому человеку. — А вы можете почувствовать, где проводился ритуал… ваша ищейка утверждает, что в доме принесли человеческую жертву…

— И не одну.

— Так вы можете…

— Могу.

— И не только сами почувствовать, но и показать. — Я не понимаю, какую странную игру он ведет, но участвует в ней Монк не по собственной воле. А у силы, его ведущей, собственный взгляд на наше нынешнее бытие… и все же стоит спросить разрешения.

Монк молчал.

Долго так молчал. Стоял, закрыв глаза, опершись рукой на капот старенькой машины, и свет, в нем заключенный, пульсировал, ворочался, грозя разломить слабый сосуд человеческого тела.

— Я… да… это я могу сделать, — тихо произнес он. — Спасибо.

— За что?

— Сложней всего просто смотреть… и… позвольте… — Он коснулся моей руки прежде, чем я успела отпрянуть. Искра света впилась в кожу, обожгла и растворилась. — Мне сказали, так надо… это малое воздействие… разрешено… как и что оно вам даст… не повредит, клянусь.

Ясно.

Я поскребла запястье, которое зудело, как после ожога кладбищенской крапивой. Что ж, будем считать, что меня благословили на совершение подвига. Монк вышел следом за мной и остановился.

Он задрал голову, подставляя лицо дождю, раскинул руки. Он стоял, чуть покачиваясь, тяжело дыша, а еще я почуяла пряный резкий запах крови.

Божественное внимание не так просто вынести.

И надеюсь, он не простынет. Двое сопливых на один дом — это несколько чересчур.

Забор я перемахнула легко, задержавшись наверху ненадолго: уж больно вид был хорош. Я видела дома, подернутые пеленой дождя. Дорогу. Далекие огоньки фонарей. И было в этой картине нечто глубоко родное и умиротворяющие.

Спрыгнув в лужу — холода я не почувствовала, но под ногами чавкнуло весьма и весьма характерно, — я быстрым шагом направилась к центру. Сверну на Заплечную улочку, а оттуда уже и до центра рукой подать.

ГЛАВА 38

Этот особняк горел огнями.

Из раскрытых окон доносилась музыка, звучали голоса. Кто-то смеялся, кто-то говорил, как мне казалось, излишне громко… сновали люди, мало меня интересовавшие. Но все же… к счастью, у самого дома рос вполне солидных размеров дуб. Уж не знаю, когда и кем он был посажен, но для моих целей годился.

Я взлетела на толстую ветку и подобралась к дому. Ага… Вот и гостиная. Мужчины… женщины… весьма сомнительного пошиба женщины. Чересчур ярко накрашены, а наряды того дешевого толка, который лишь притворяется роскошью. Атлас, парча… толстые золотые цепочки на шеях. Блеск фальшивых камней.

В остальном все обычно.

Кто-то пьет. Кто-то курит. Кто-то уснул прямо на ковре… и где здесь искать хозяйку дома? А вот и соседнее окно… парочка, устроившаяся на столе, фи, какая пошлость, с учетом того, что стол обеденный… но девица чересчур вульгарна и… мне жаль это место.

Дом казался оскорбленным. И я чувствовала его недовольство. Да, ему случалось видать всякое, и порой происходившее явно выходило и за рамки морали, и за рамки законности, но… все это было сдержанней.

Достоинство. И разумность.

А это…

Я вскарабкалась повыше, туда, где корявая кривая ветвь доходила до самой крыши. Нет, у нынешнего моего положения определенно имеются некоторые преимущества. Прежде я по деревьям лазила куда хуже. Вообще не лазила.

А тут… какой простор для наблюдения. И действия.

На крышу я перемахнула с легкостью, поразившей меня саму. Когти впились в старую черепицу, и дом вздохнул. Вниз полетела мелкая крошка и куски мха. А я спустилась по водосточной трубе на третий этаж. Здесь пахло травами и пылью. Коридор зарос изрядно.

Тишина. Мышиное гнездо в дальнем темном углу. И ни следа прислуги… ага, нет, все-таки кто-то был. В самой крайней комнатушке на табурете дремал старик. Весьма почтенного возраста и того благочинного обличья, которое так ценится в дворецких. Старика я не стала беспокоить, выскользнув на лестницу.