По ту сторону.
Шрифт:
– Что, по улице в масках ходили? – недоверчиво уставился на меня сквозь очки маленький человечек.
Я остановилась и посмотрела на него. Жуткая мысль, что я зря начала рассказывать все этому чужому службисту, вдруг отчетливо обнажила безнадежность моего положения.
– Нет, на улице они не были в масках, – продолжила все же я. – Они что-то вкололи мне. А потом били, когда я очнулась. У них там камера была, они на пленку все записывали, понимаете? Они снимали фильм. Я так
Меня прорвало. Я старалась как можно быстрее и полнее рассказать все, что со мной произошло.
– У какого дома? Адрес свой назовите, пожалуйста.
– Не совсем у дома, у метро. А потом стали резать мне руки. Вот, видите? Я протянула ему руки и подняла рукава больничной рубашки. – Видите? Чтоб кровь пустить, а потом он мне свой член в лицо сунул, И я его откусила.
– Да погодите вы, я ничего не понимаю, – Потапенко дотронулся до моей руки. – Давайте по порядку. Лучше будет, если вы будете отвечать на мои вопросы. Насколько я знаю, изнасилованы вы не были, – проговорил он недоверчиво, уткнувшись в свой листок. – Даже раздеты.
Я замолчала и уставилась на него. Что может сделать милиция? Эти бандиты вряд ли оставляют следы для таких вот щуплых и неторопливых следователей. Кажется, он даже не хочет услышать то, что я говорю.
– Что произошло после того… погодите-ка, погодите-ка… Вы говорите, что откусили ему член?
Потапенко смотрел на меня во все глаза. Его губы стали расплываться в улыбке.
– Вы мне не верите?
– Вы употребляете наркотики?
– О чем тогда говорить! Зачем вы тогда спрашиваете, если не верите мне? – мне казалось я начала орать, но услышала лишь шипящие звуки, вырывающиеся из моих окровавленных и запекшихся губ.
– Может, я сама себе выбила глаз и потыкала ножичком во все части тела?
– Все раны у вас не смертельны. Врачи сказали, что такое чувство, что кто-то просто наносил вам порезы для мазохистских упражнений. Только чтобы кровь пустить.
– И выбили глаз? – я снова стала говорить спокойно, и голос вернулся ко мне. – Как легко говорить о чувствах, когда они не твои.
– Так, ладно. Как вы оказались здесь?
– Они сбросили меня в речку. Тут недалеко.
– Как сбросили? С моста? – Потапенко завис с ручкой над блокнотом.
– Нет, под мостом. Заехали под мост и сунули меня в воду.
– Почему же они не убили вас?
– Они думали, я уже мертвая. Или решили, что я утону.
– А вы не утонули?
– Как видите. У меня разряд по плаванию.
– И сами дошли до больницы?
– Да, я поплыла к мосту, и вышла. Они не могли меня уже видеть за поворотом и мостом. А тут, я знала, есть заводская больница.
– Откуда вы знали, что тут есть заводская больница?
– Черт возьми! – закричала я снова, и мой голос снова пропал. – Я тут комнату снимаю. Через железную дорогу, прямо напротив метро, – все это начинало меня уже злить.
– Ваше имя и место рождения? Адрес. Адрес в Москве.
– Марина Гринкович. Родилась в Белоруссии. Поселок Негорелое. Под Минском. Снимаю квартиру. Проезд Стратонавтов, дом 13.
Я тут же пожалела, что назвала ему свое настоящее имя и адрес в Москве. Он ничего не сможет сделать, и уж тем более не сможет защитить меня от этих убийц. Лучше было бы исчезнуть, как будто я умерла.
Он аккуратно записал все в блокнот.
– А теперь спокойно все мне расскажите. Они подошли к вам у метро? Кто – они?
Я вздохнула. Теперь уже все равно. Расскажу ему все.
– Девушка. Я разговаривала по телефону. И вдруг кто-то уколол меня. Я почувствовала укол в плечо и обернулась. Рядом со мной стояла девушка и улыбалась. Она подхватила меня под руку и стала что-то говорить. Взяла у меня из рук мобильник. Дальше я помню смутно. Помню машину скорой помощи. Меня туда затащили.
– Кто? Девушка вас туда затащила?
– Девушку помню отчетливо. Но, с другой стороны, был парень. Его я уже почти не помню. Очень плохо.
– Хорошо, что было дальше?
– Очнулась я в комнате. Горели прожектора. Они будили меня ударами по лицу. Я видела камеру. Она работала.
– Откуда вы знаете, что она работала?
– Там лампочка есть такая. Видно, когда работает. Да что вы меня за ребенка держите?! – снова сорвалась я. – Там оператор стоял! Он еще орал, что ему завтра камеру на Ботаническую отвозить! Трое в масках и кожаных ремнях стояли предо мной. Один стал мне вот эти порезы делать. Резал и резал.
– Зачем он наносил вам эти поверхностные порезы? – Потапенко скептически посмотрел на меня. Видно было, что он не верит ни одному моему слову. Его недоверие разозлило меня не на шутку. Теперь, когда не нужно было притворяться и ловчить, когда не нужно было подделываться под чужое мнение и оценку, я, наконец, могла говорить правду, говорить то, что думаю, без оглядки на профессора, жениха, мать, квартирную хозяйку. Его дело – верить и что-то делать, или ухмыляться и бездействовать.