По волнам моей памяти (Книга об отце)
Шрифт:
Однажды я находился в казарме, отдыхал. Ко мне подходит Миша Напорский и говорит; - Гриша, айда бухнём! – А что, у тебя есть? – спрашиваю. – Так ты пойдёшь, или как?
И мы пошли. Приходим на не большую железнодорожную станцию, а там, на каждом шагу наши солдатики, и все пьяные. Оказывается, воины – гвардейцы, нашли в тупике одну цистерну со спиртом. Предварительно сняли пробу и, убедившись что «жидкость» вреда организму не приносит, а наоборот даже согревает. Стрельнули из ППШ в неё – не берёт, только вмятины от пуль. Тогда из старушки – трёхлинейки прострелили несколько дырок. И начали наполнять канистры, котелки, фляги, каски, кружки. В общем, всевозможные емкости, которые смогли раздобыть. А спирт всё течёт и течёт, и как же его жалко. Добро пропадает. Тогда, находчивые воины - умельцы выстругали из дерева пробочки и устранили течь. Ну и мы с Мишей приложились, да, так что еле до казармы «доползли». Спирт, он и в Африке – спирт, и быка с ног свалит.
Как-то приказали «старичкам», пока «салаги» учились маршировать, очистить двор банка от мусора
Когда старики работали в подвале банка, то наткнулись на два цинковых ящика, с одинаковой маркировкой. Переведя с горем пополам надпись, поняли, лишь то, что речь идёт о каком-то сверхоружии. И вывезли за город, где жгли деньги и припрятали. Так как открыть их сразу не удалось, просто не успели, оставили на потом. Мы снова появились у «груза» только через несколько дней. Открыли один ящик - он оказался доверху набитый патронами, ничего особенного патроны как патроны. Вскрыли второй, а там, в смазке какое-то оружие. Вернее пулемёт неизвестной нам конструкции. Начали доставать его из ящика по частям и удалять смазку. Все мы военные, с оружием обращаться умеем, так что сообразили какую деталь куда крепить. Когда вся конструкция была собрана, то оказалось у пулемёта два сменных ствола. А к ним две пары асбестовых рукавиц. По расчётам, при стрельбе ствол накаляется докрасна и эффективность стрельбы падает, поэтому при помощи рукавиц его заменяют холодным, пока горячий остывает. Первым испытать оружие доверили Мише Напорскому. Установив его на треногу и вложив ленту в пулемёт, он взвёл затвор. Коротким нажатием спускового крючка, вроде отсекаешь два-три патрона на ППШ, Миша выпустил очередь. Возле пулемёта вмиг образовалась кучка гильз, сверхоружие как будто «проглотило» сотни две патронов. Потом пробовал стрелять я, Петя и все желающие из числа старичков. Впечатление конечно потрясающее: отдача практически не ощущается, стволы меняются одним движением, скорострельность – сумасшедшая. Кучность была настолько высокой, что выпустив очередь по зарослям терновника, на расстоянии ста метров кустарник был ровненько подстрижен. Если бы это были не кусты, а люди, их бы перерезало пополам. И это оружие немцы готовили против нас.
Неделя, другая проходит, а мы всё не можем привыкнуть к мирному времени - без выстрелов и взрывов. «Старички» всё ходят в атаку во сне, кричат: – Ура!- и просыпаются в холодном поту. [15] Все, кто жил на чердаке, на мансарде, были на особом счету у начальства. Режим свободный, мягкий, командиры на многое закрывали глаза. Одним словом «старики». Например, мы могли запросто выходить в город, в пивной бар, в ресторан. Но и службу несли, ходили в наряд, в караул – иногда. После завтрака – репетиция, после обеда – концерт для своего полка, после ужина – личное время, старички идут в бар пить пиво. На следующий день всё повторяется, только концерты проводим в соседних полках. По субботам и воскресеньям вечерами играли на танцах, приходили девушки из штаба, и местные – немки. Учились говорить на немецком языке, у некоторых даже неплохо получалось, в общем, общались. Даже в любви объяснялись на языке врага, ну и что, главное, чтобы понимали, чего хотят воины – победители. Со временем как то всё само собой утряслось, устоялось, и появились постоянные парочки. У Миши Напорского – немка Хельга, у Пети Проскурякова – Грета, а у меня – Эрика. Мы с ними гуляли в увольнении. Смотрели кинофильмы, трофейные - «Девушка моей мечты». И наши, «Весёлые ребята», «Волга - Волга», «Александр Невский» и «Чапаев». Короче, что крутили то и смотрели. Главное – полумрак и Эрика рядом, мы эти фильмы знали наизусть, помнили каждое действие, каждое слово. Потому что до войны их смотрели не один десяток раз. После фильма друзья расходились парами, провожали «фройлян» домой. А кто и в казарме не ночевал. Но к утренней поверке были на месте - как штык [16] И совесть «старичков» не мучила, шутка ли столько лет без женщин. Ничего, война всё простит, всё спишет. Победителей не судят! Моя мать, долго попрекала отца Эрикой. (И зачем он рассказал про сорок шестой год в Германии)?
15
Мой отец до восьмидесятых во сне ходил в атаку и в рукопашный бой (прим. авт.)
16
Так что кто знает, может, ходит по Германии сейчас мои братик или сестричка? (прим. авт.)
К моим медалям прибавилась ещё одна, «За Победу над Германией». А от имени Верховного Главнокомандующего, меня наградили аккордеоном «Хонер», отделанного слоновой костью и чёрным перламутром. Теперь у меня стало два аккордеона –
Заходим как-то впятером из оркестра, в бар попить пивка. За столиками сидят пожилые немцы и потягивают из бокала пиво, это у них норма на весь вечер. А бокалы трёхсотграммовые, не такие как у нас – пол-литровые. Подходим к стойке бара и заказываем для начала по сто пятьдесят водочки, т.е. шнапса, и по три бокала пива. Когда принесли заказ, то столик весь был уставлен бокалами с круглыми картонками под них, рюмками, и блюдом с поджаренными сосисками. Пепельницу поставить некуда. В зале воцарилась тишина, немцы перестали пить своё пиво, и, раскрыв от удивления рты, смотрели на нас как на дикарей. Мы выпили по рюмочке, за победу – естественно, закусили сосиской, и запили всё это одним бокалом пивка – залпом, остальные бокалы мы смаковали, правда, не долго. Мы попросили бармена, повторить. В зале та же – тишина. Немцы такого представления в жизни не видели, их глаза ещё больше округлились, когда мы попросили в третий раз повторить. Для нас это нормально – водку запивать пивом, а вот для них это цирковой, смертельный номер. Когда я протянул бармену купюру для расчёта за пиво, то он искренне сожалел, что не может дать мне сдачу, объяснив, что его бар за день столько не выручает. Пришлось всем искать деньги поменьше. Такая солидная у младшего сержанта была зарплата. И отец опять вспомнил банковский двор, и «Студебеккер» гружёный марками. [17] В один из вечеров собрались картёжники с нашего чердака, и соседней казармы, все - «старички», всего четыре человека и давай резаться в карты до утра. Да сочувствующих болельщиков толпа, отдохнуть, как следует невозможно. Прошла одна беспокойная ночь, за ней вторая, третья. Миша мне и говорит:
17
Я спрашивал у отца: - сколько же он выпивал кружек пива за вечер? Он отвечал: – Тридцать две. – Так ты, наверное, чемпионом был, среди своих друзей? – Нет, я был на последнем месте (прим. авт.)
– Гриша, надо отбить им охоту играть. У каждого, гляди, уже по куче разного барахла, портсигары, зажигалки, кольца, браслеты, цепочки золотые и серебряные. Шмотки женские, мужские. Так просто не выгонишь, может драка произойти. А на «губу» так не охота. До войны я же был «каталой», Одесса – мама, Ростов – папа. Ленинград – Москва – Владивосток. Такая география. В общем, карты – это была моя вторая профессия. Правда, я дал себе обет, не играть больше никогда. Но ради этого случая, можно разочек нарушить своё слово.
– Так чем я могу тебе помочь?
– Просто, будь на подхвате!
И Миша направился к игрокам. Постоял, понаблюдал, оценил их мастерство - кто на что способен.
– Привет, мужики! Пятым примете?
– А ты что, серьёзно хочешь с нами сразиться?
– Так примете?
– А что ты поставишь на кон?
– Вот, дойч-марки, подойдут?
– Да ты что, давай что-нибудь существенное!
– Тогда вот, обручальное кольцо! – и он снял с пальца своё кольцо.
– Ну, давай садись! Если кольца не жаль?
И Миша сел играть. Сначала проиграл естественно, кольцо, потом одолженный серебряный портсигар, зажигалку и ещё одно кольцо. Мишке уже нечего ставить на кон. Игра продолжается уже без него. Напорский подходит ко мне и просит одолжить ему белый аккордеон, что бы поставить его.
– Нет, Миша, не проси! Это же – инструмент! Мой – хлеб!
– Григорий, у тебя же ещё один есть, без инструмента не останешься. Да это я специально проигрывал, что бы познакомиться ближе и усыпить их бдительность. Узнать все их приёмчики. И они – повелись! Теперь всё, сажусь отыгрываться! Ну, кто мне поможет, если не ты!
И я, неуверенно с какой - то тоской, вручил ему аккордеон. Мишу опять приняли в игру.
– Ну, что ты на этот раз поставишь?
– издевательски хихикая, потеснились игроки.
Миша поставил аккордеон, и игра продолжилась. Он «раскусил» их стиль и выиграл этот кон потом ещё один, ещё. Игроки завелись, почувствовали настоящую, большую игру и достойного соперника. А кучка выигранных вещей постепенно перетекала к Напорскому, росла прямо на глазах. Через несколько часов, ближе к полуночи, игрокам уже нечего было ставить. И всё что одалживали, тоже проиграли. Возле Ростовчанина была огромная куча вещей, портсигаров, зажигалок, колец, цепочек, вазочек. А в центре красовался мой аккордеон, который вновь вернулся к своему хозяину. После этого вечера картёжники больше не играли.
Так день за днём, месяц за месяцем, наступил и прошёл 1946 год. Пора собираться на «дембель». Всего пришлось хлебнуть в этой, трижды проклятой войне, испытывать лишения и смотреть в глаза смерти, терять друзей – однополчан. Не стану кривить душой, мне было страшно, страшно за сына Вадима, каким он вырастет если что? Если бы мы проиграли эту войну, мне тоже было страшно. Страшно за матерей, не дождавшихся своих мужей, сыновей, братьев домой. За брата Фёдора, оставшегося без ноги. За жён, за сестёр, за невест не успевших осчастливить своих женихов. За нерождённых детей, за всю советскую Родину! Да, мне было страшно! А кто не боялся на войне? Лишь - глупец. Страх – это естественное чувство, и сила человеческая в том, чтобы пережить и победить свой страх.