По Восточному Саяну
Шрифт:
Прокопий сидел задумчивый, изредка посматривая на собак. Потом встал, ощупал у Левки живот, осмотрел на спине шерсть, заглянул несколько раз в уши, что-то доставал оттуда и удивленно качал головой. Затем он так же внимательно осмотрел Черню.
Не отрываясь от работы, я изредка поглядывал на собак. Они были мокрые и казались усталыми, вот все, что я мог заметить. Но Прокопий и на этот раз нашел ключ к разгадке. Усаживаясь у огня, он спросил:
– - Левка был привязан к лодке? Павел Назарович заверил, что, отплывая, Трофим Васильевич собаку не привязывал.
– - Тогда
– - Ух ты, негодный пес, я до тебя доберусь! Все сало ищешь!
– - крикнул он на Левку.
Тот будто понял, что секрет открыт, виновато посмотрел на нас и поплелся под соседний кедр к Алексею.
Прокопий подсел к нам и, раскрыв ладонь, показал бурую шерстинку. Мы смотрели на его находку, ничего не понимая.
– - Да ты толком расскажи, в чем дело. Может, зря ругаешь собаку, -ворчал Павел Назарович.
– - Тут и без рассказа ясно. Задушил медвежонка-пестуна, -- и Прокопий передал Павлу Назаровичу шерстинку. Тот долго осматривал ее, а потом сказал:
– - Что она от медведя -- согласен, но почему именно от задушенного -ей-богу, не понимаю.
Прокопий рассмеялся.
– - Ну, тогда слушайте. Когда вы были на сопке, -- обратился он ко мне, -- Левка, видимо, где-то держал медведя и на его-то лай убежал Черня. А что действительно был медведь, тому доказательство -- шерстинка. Лева не был привязан, поэтому можно предположить, что медведя он увидел где-нибудь на Кизире, увидел и спрыгнул с лодки. Пусть теперь Трофим Васильевич поищет его, будет знать, как непривязанных собак возить. Но это был действительно пестун, большого медведя им ни за что не задушить бы. Теперь понятно?
– спросил Прокопий.
Павел Назарович молчал.
– - Ну, откуда ты взял, что именно собаки задушили зверя?
– - спросил я следопыта.
– - Вот это, -- сказал он, показывая каплю запекшейся крови, -- я достал у Левки из уха. В брюшину мордой он лазил, сало доставал... Да и по морде видно -- вся замазанная, даже дождем не смыло.
– - Могло быть и так...
– - с расстановкой произнес Павел Назарович.
Тучи продолжали мутить небо. Не было, казалось, никакой надежды, что дождь сегодня перестанет и мы продолжим свой путь.
Вдруг из дальнего угла озера послышался слабый крик кряковой утки. Ей ответила синица. Легкий ветерок, сбивая с хвои влагу, пронесся по низине.
– - Наверное, перестанет, -- сказал Павел Назарович, осматриваясь кругом.
Над озером опять поплыл туман. Он густел, рос и скоро упрятал под собою и озеро и нас. А дождь все шел и шел.
– - Посмотрите-ка, муравьи поползли, -- заметил оживленно Павел Назарович.
– - Ну и что же?
– - поинтересовался я.
– - Значит, действительно перестанет; не зря они зашевелились.
Только теперь, внимательно прислушиваясь, я заметил оживление в природе. На небе появились проталины, выглянуло солнце. Какой-то необыкновенно нежный свет разлился по лесу. И тотчас же на склонах гор ожил туман. Послышались робкие звуки птичьих песен. "Выходит, не зря кричала кряква"...
– - подумал я.
Через полчаса разъяснилось.
Пока свертывали
Меня разобрало любопытство узнать, что за ожерелья свисают с сучьев растений? Я достал из воды одно, в виде тонкой нити, длиною сантиметров тридцать, и стал рассматривать. Она состояла из прозрачной массы, напоминающей студень, с красноватыми бусинками в средине, расположенными рядом одна возле другой. Мне бы не догадаться, что это такое, но когда я увидел проплывающих близ берега парочками окуней, понял, что это их икра. В отличие от других рыб, населяющих воды Восточного Саяна (тайменя, ленка, хариуса и налима), окунь мечет икру, выбрасывает ее не отдельными икринками, а именно нитями.
Обилие окуня в озере помогло нам пропитаться сутки рыбой и даже взять килограммов десять с собою в дорогу. Мошков и повар Алексей остались на биваке делать запасы на будущее, а мы тронулись дальше по направлению к Ничке.
От озера, по еле заметному скату, шла звериная тропа, но свежих следов на ней не было. Видимо в летнюю пору ею пользуются сохатые и маралы, прибегающие на озеро купаться. Это обычно бывает в период, когда в тайге властвует гнус. Мы видели на тропе и помет диких оленей. Эти животные здесь проходят осенью и весною, кочуя с летних пастбищ на зимние и обратно.
Отряд продвигался быстро по низине, покрытой редколесьем. День так и не разгулялся. Солнце то появлялось, то исчезало, и к вечеру снова пошел дождь, но мы уже были на Ничке.
Для ночевки выбрали маленькую поляну за старой протокой. У самого берега Нички. Когда-то это был остров, но река изменила русло, и протока, отделявшая его от берега, высохла. Как только вышли на поляну, все дружно принялись за устройство лагеря: ставили палатки, таскали дрова, расседлывали и отпускали на корм лошадей. Вспыхнул костер, и все стали сушиться. Я вышел на берег.
Река, сжатая с обеих сторон неприступной стеною леса, пенилась, вздымая валы, и стремительно скользила мимо. В мутном потоке уплывали от родных берегов смытые водою гигантские деревья. Сопротивляясь течению, они вспахивали корнями русло, прудили реку и обваливали берега. От черных туч вдруг потемнело. Сдвинулись утесы, и в долине стало тесно. Ветер глотал и уносил в ночь шум не в меру разыгравшейся Нички. Молчаливые тучи вдруг распахнулись голубой бездной, на миг осветив далекие горы, макушки елей, холодную зыбь реки, и мы впервые в этом году услышали раскаты грома.