По законам Дикого Запада
Шрифт:
А мгновение спустя он оказался внутри здания. Еще недавно здесь шел нешуточный бой. Сквозь пробитые пулями дыры в зал проникал солнечный свет, осколки стекла блестели на деревянном полу. Двое мужчин курили, стоя около изуродованного выстрелами окна, табачный дым тонкими струйками поднимался под потолок. Еще один склонился над лежащими около стойки телами, внимательно разглядывая что-то на залитом кровью полу. Вот он протянул руку, и внезапно Клив испытал жгучее желание броситься вперед. Он рванулся, словно от этого зависела его собственная жизнь, но мужчина уже выпрямился, а в его ладони сияло зеленое пламя. Безжалостная вспышка света отбросила
На этот раз он помнил себя, и у него было тело. Он чувствовал холод камня, на котором лежал, чувствовал, как занемела согнутая в колене нога. Сухой холодный воздух пах пылью, а еще чем-то очень старым и давно мертвым. Время от времени слышалось легкое шуршание, словно небольшой зверек пробегал мимо лежащего в темноте человека.
А затем он услышал голос. Немного подрагивающий, чуть хрипловатый, голос принадлежал очень старому человеку.
— Очнись, незнакомец.
Клив шевельнулся, перекатился на бок и сел, опираясь ладонями на неровную каменную поверхность. Спина хрустнула, затекшую ногу пронзили тысячи крохотных булавок. В бок уперлась рукоять револьвера, короткая куртка задралась, обнажив поясницу. Клив машинально поправил оружие и вытянул перед собой руку.
— Кто ты? Я ничего не вижу, — ответил он сиплым, каркающим голосом и зашелся в кашле. Пересохшее горло саднило, словно засыпанное солью и толченым стеклом.
Где-то в темноте раздались шаркающие звуки шагов, послышалось тяжелое старческое дыхание. На мгновение все замерло, потом Клив ясно услышал удары кремня об огниво. Сноп искр на миг осветил лицо и руки склонившегося над растопкой человека. На несколько ударов сердца вернулась кромешная тьма, а затем, в пяти ярдах от Клива, затеплился крохотный желтый огонек. Пламя потрескивало и разрасталось, превращаясь в небольшой костерок, маленький островок света среди громадного океана темноты. У костра, скрестив длинные ноги, обутые в мягкие кожаные мокасины, сидел тощий седой старик. Длинные белые волосы, заплетенные в две толстых косы, украшали красные ленты, над левым виском крепилось пестрое ястребиное перо. На обнаженной груди виднелись старые шрамы, пальцы костлявых рук, изуродованные артритом, больше напоминали птичьи когти.
— Кто ты? — повторил Клив и судорожно сглотнул, стараясь хоть как-то увлажнить пересохшее горло.
Старик поднял на Клива взгляд. Его глаза, большие, чуть выпуклые, смотрели холодно и отрешенно.
— Я ждал не тебя, — из голоса исчезла старческая дрожь, слова звучали размеренно, словно удары кузнечного молота.
— Где я?! И кого ты ждал, дьявол тебя раздери?! — неуверенность и страх отступили перед ослепляющей яростью. Клив шагнул в круг света, отбрасываемого пламенем костра. Правая ладонь легла на рукоять револьвера, левая сжалась в кулак.
— Ты не можешь убить того, кто и так мертв, — сидящий у костра старик произнес эти слова ровным, безразличным тоном. — Присядь у огня, и мы поговорим.
Еще несколько мгновений Клив стоял, сверля старого индейца пристальным взглядом, а затем опустился на холодный камень.
Старик смотрел в огонь, пожевывая впалым, сморщенным ртом. Потом, словно приняв решение, поднял глаза на Клива и заговорил.
— Я ждал своего внука. Могущественный амулет, одна из вещиц Бога, должен был перенести его в это место. Но появился ты.
— Не знаю, о чем ты говоришь, старик, — мрачно произнес Клив, и сразу же понял, что солгал. Он вспомнил себя, склонившимся над умирающим юношей, вспомнил, как тот отчаянным усилием сорвал с шеи кожаный ремешок с висевшим на нем камнем.
— Ты знаешь, — спокойно и твердо произнес старик. Свет костра плясал по его лицу, превращая глубокие морщины в бездонные ущелья, заполненные тьмой. — Мой внук мертв. Ты убил его?
Клив бросил короткий, настороженный взгляд на сидящего по другую сторону костра индейца.
— Нет. Он уже умирал, когда я увидел его.
— Это хорошо, — краснокожий кивнул, длинные белые косы зашевелились на смуглых плечах, словно гадюки — альбиносы. — Как ты получил амулет?
И Клив рассказал ему все. Старик молча слушал, лишь изредка покачивая головой, в его блестящих, почти черных глазах читалась печаль. Когда последние слова затихли, он протянул руку назад, в темноту, и в свете костра блеснула вышитая бисером кожаная сумка. Индеец извлек из нее трубку с длинным прямым чубуком, украшенную двумя черными перьями, скрепленными красной бечевой. Потянувшись, достал из потрескивающего костра небольшую веточку с пляшущим на конце язычком пламени и поднес к чашке, наполненной темно-коричневыми листьями. Глубоко затянулся, выпустив густое облако синеватого дыма. В прохладном, сухом воздухе запахло можжевельником.
Старик в молчании докурил трубку, выбил тлеющий пепел на каменный пол, и не поднимая глаз, спросил:
— Он был плохим человеком?
— Да. И заслужил смерть, — слова давались Кливу с трудом, язык превратился в толстую шершавую колоду.
Долгое время слышалось лишь потрескивание веток в костре да тяжелое дыхание старика. Наконец он поднял глаза и начал рассказ.
— Кваху рос хорошим, добрым мальчиком. Ловкий и смелый, он обещал стать великим воином, а может быть, даже легендой своего племени. Я любил его. И в своей любви стремился уберечь от смерти. Когда Кваху исполнилось пятнадцать, я украл камень Бога, способный спасти любого, кто носит его от неминуемой гибели. Шаману легко сделать такое. Я отдал амулет внуку и рассказал, как использовать камень. В момент, когда смерть стоит за плечом, нужно раздавить амулет, и он перенесет тебя в место, где даже Великий Дух не имеет власти. Но я ошибся. Смерти не избежать, можно лишь отсрочить ее. А год спустя пришли бледнолицые, такие как ты, незнакомец. У них были винтовки и злые алчные глаза. Кваху ушел с ними, — индеец горестно покачал головой и замолк.
— Где я? И что со мной будет? — раздражение и злость оставили Клива, вновь уступив место неуверенности и страху.
— Мы находимся в месте меж двумя мирами, миром живых и миром мертвых. Когда костер догорит, ты вернешься к живым, а я — в ледяные земли духов. И мне не дано знать, что будет с тобой, мне неведома даже моя судьба. Все решит Великий Дух, — старик беспомощно пожал костлявыми плечами.
— Но я христианин, при чем тут индейский божок? — в голосе Клива слышались страх и недоумение.
— Богу нет дела до того, как зовут его дети. Христос, Яхве, Великий Дух, это лишь некоторые из тысяч имен. Но все, что с нами случается, случается лишь по воле Его, — заметив удивление во взгляде собеседника, индеец едва заметно улыбнулся. — Мне многое открылось с тех пор, как я покинул твой мир.
Клив недоверчиво кивнул, не осмеливаясь, однако, возразить. А его собеседник между тем потянулся, разминая затекшие мышцы, и поднялся на ноги, оказавшись на две головы выше маленького стрелка. Нагнулся, поднял с пола расшитую бисером сумку и протянул ее над костром.