По закону подлости

Серова Марина Сергеевна

Он убрал пакет обратно в сумку, а сумку поставил на пол.

— Я почему так и переволновался, что тебя не встретил. — Мандибуля ногой откинул сумку в сторону. — Нам нельзя терять лицо: канал нужно перерабатывать. Я даже к гоблинам сунулся, они тоже что-то про «герыча», ну героин то есть, говорили в шашлычной. Я подумал — не тебе, так им сдам, а они крупную партию не тянут, — Мандибуля презрительно скривился, — я намеками с ними перебазарил и все понял сразу — трепачи. А потом вдруг менты откуда-то высыпались,

да не наши, а тоже леваки какие-то…

— А зачем ты сегодня полез к Валерии? — наконец нарушила я свое молчание, потому что молчать дальше уже было неприлично.

Мандибуля кивнул и рассмеялся.

— Я думал, что ты — это она, и пошел объясниться. Думал так: курьер пропал, что могло помешать? Убийство, конечно же. Мне показалось логичным, что, опасаясь слежки ментов, она сидит у себя и никуда не выходит. Я спокойно пришел и попытался поговорить, а она разверещалась так, словно я ее трахать собрался. Фантазии у баб, скажу я тебе, развиты чересчур, но только в одном направлении.

Мандибуля нагнулся вперед и, взяв банку в руки, снова наполнил свою кружку. Покосившись на мою, он плеснул и в нее.

— Ну а когда я тебя увидел у Витьки, — продолжил он, — то меня как током шибануло, тут я все понял, а потом и Витька подтвердил. Я тебе скажу, что ты баба с головой, это редко бывает среди вашего брата. И Витьку ты здорово обработала. За что, можно узнать?

Мандибуля отпил глоток из кружки и подождал ответа.

— Он мне спать мешал, — равнодушно ответила я, — вот как ты сейчас, например.

Мандибуля замер с кружкой у рта и принужденно рассмеялся.

— Сейчас уйду, мамочка. Но на всякий случай поимей в виду: я буду спать за дверью, а за окном двое моих пацанов. Ты любишь по ночам из окон выпрыгивать?

— Ага, с детства балуюсь, — охотно подтвердила я. — А скажи, когда ты от Валерии убегал, ментов не видел?

— А их здесь и нет, — усмехнулся Мандибуля. — Они днем уехали и раньше завтрашнего дня не появятся. Короче, с утра смотришь товар, и мы быстро все решаем. Ладненько?

Мандибуля потянулся, протяжно, со звуковым сопровождением зевнул и почти добродушно посмотрел на меня.

— Спи спокойно, дорогой товарищ, — проговорил он, взял свою сумку с товаром, вышел из комнаты и хлопнул дверью.

Я осталась одна.

Первые минуты просидела в задумчивости, соображая, в какую же историю я сейчас ввалилась, потом встала, подошла к двери, прислушалась к звукам, доносившимся из-за нее, выключила свет, на цыпочках подкралась к окну и выглянула во двор.

Сначала ничего не увидела, потом зрение настроилось на полумрак, и я разглядела шагах в десяти двух байкеров, развалившихся на земле и о чем-то беседующих.

Один из них был Геноцид. Следовательно, за охранника его можно было не считать.

Я нащупала свою сумку,

принесенную вместе со мною — теперь она валялась на столе, — и вынула из нее замшевый мешочек.

Привычно перекатав кости в ладони, я высыпала их на подоконник — это было самое освещенное место в комнате — и посмотрела на расклад: 17+10+33 — «Вы должны нести ответственность за того, кого приручили».

Я вздохнула.

Кости однозначно говорили, что использовать окно как способ избавиться от неприятностей не стоит: суровый воин Геноцид может от этого пострадать больше всех.

Я как-то привыкла дружить со своей совестью и поняла, что остается только один выход, а именно — через дверь. Точнее, через Мандибулю.

Настроение у меня сразу же упало, но ничего не поделаешь.

Я подошла к двери и слегка приоткрыла ее.

Мандибуля сидел в повидавшем виды кресле и сам с собою играл в шахматы.

Увидев меня, он кивнул и ощерился:

— Чего тебе? Драпать, что ли, собралась? Так лучше не серди меня, мамочка.

Я пожала плечами.

— Пока мне некуда идти. Я счет хотела узнать.

Мандибуля, нахмурившись, взглянул на шахматную доску, потом поднял на меня глаза.

— Думаю, что один — один, — честно ответил он, — в любом случае я не проигрываю. А ты думаешь по-другому?

Я чуть было не ляпнула, что конечно же, но решила сдержаться.

— Не хочешь поиграть здесь? — предложила я ему, раскрывая дверь шире.

— Во что? — спросил он и, резво соскочив с кресла, направился ко мне.

Мне не понравилась его готовность, и, чтобы хоть как-то притормозить его прыть, я сделала непонимающее лицо, напомнила:

— Доску забыл, Каспаров! А без нее не игра!

Мандибуля тормознулся, посмотрел на меня как на самую распоследнюю дуру, почесал свой давно уже не бритый подбородок и, пробормотав:

— Ну как скажешь! — сгреб фигуры в карманы, сложил шахматную доску, сунул ее под мышку, тут же вспомнил о спортивной сумке, нагнулся, взял ее и пошел ко мне в комнату.

Я вернулась к дивану, села и закурила.

Мандибуля, войдя в комнату, нащупал левой рукой выключатель; я зажмурилась, и тут одновременно с его первым шагом раздались два негромких сухих щелчка.

Я вжалась глубже в подушки дивана и открыла глаза.

Мандибуля, уронив шахматную доску на пол и безвольно опустив руки, стоя покачался несколько секунд и плашмя упал на пол лицом вниз. Рядом с ним, соскользнув с его плеча, упала и спортивная сумка.

Я подскочила к нему, присела и с трудом перевернула уже безвольное тело на спину.

На груди Мандибули расплывалось кровавое пятно.

Приложив ладонь к шее, я поняла, что пульса нет.

Выдернув из кармана Мандибули пистолет, я подняла голову и прислушалась.