Победа Элинор
Шрифт:
Добрая учительница музыки смотрела на своего юного друга с любовью и изумлением, к которым примешивался страх. Что должна она была делать с этой странной и прелестной птичкой, которую она принесла в свое гнездо? Справедливо ли было сковать навсегда этот светлый дух? Справедливо ли было заключить всю эту веселость в эту бедную квартиру, задушить этот избыток жизненности в душной атмосфере скучной и однообразной жизни?
Эта преданная женщина привыкла заботиться о других, и думала об этом серьезно и постоянно. Элинор была довольна и счастлива: Она теперь зарабатывала деньги, время от времени, давая уроки, и увеличивала домашний приход. Дни уходили очень быстро в этом спокойном однообразии. Платья мисс Вэн становились все короче. Ей было теперь почти семнадцать лет, и она уже
— Хорошо говорить о том, что она оставит нас, тетушка, — сказал живописец. — Но что мы будем делать без нее? Весь солнечный блеск и вся поэзия нашей жизни исчезнут вместе с ней, когда она оставит нас? Притом кем же она будет? Гувернанткой? Кто захочет обречь ее на такие труды? Актрисой? Нет, милейшая тетушка, мне не хотелось бы видеть эту блестящую красавицу на сцене. Лучше ей жить вместе с нами. Оставим ее у нас, тетушка, она не хочет оставлять нас. Те, кто имеют на нее право, бросили ее. Она явилась на пути моем, как странствующий бесприютный ангел. Я никогда не забуду ее лица, когда я в первый раз увидал ее на освещенном бульваре, и узнал девочку, которую я знал три года тому назад, в светло-русой пятнадцатилетней красавице. Она не хочет оставлять нас. Зачем же вы все говорите об этом, милая тетушка?
Синьора Пичирилло со вздохом пожала плечами.
— Богу известно, что я не имею желания расстаться с ней, Дик, — сказала она, — но мы должны поступать с ней по справедливости. Здесь не место для дочери Джорджа Вэна.
Но между тем как учительница музыки и ее племянник раздумывали о будущности их любимицы, практичная мистрис Баннистер задумывала удар, который должен был потрясти счастье смиренного кружка. В первых числах холодного марта 1855-го Элинор получила холодную записку от своей сестры, в которой мистрис Баннистер писала, что теперь представился случай устроить се будущность, и что если Элинор желает занять порядочное положение в свете — прилагательное было безжалостно подчеркнуто — она хорошо сделает, если воспользуется этим. За дальнейшими сведениями она должна была зайти рано на следующее утро к мистрис Баннистер. Мисс Вэн хотелось оставить это письмо без ответа и сначала она не хотела повиноваться приглашению мистрис Баннистер.
— Я не нуждаюсь в ее покровительстве, — говорила Элинор с негодованием — Неужели она думает, что я забыл а о жестоком письме, которое она писала к моему отцу, или что я прощу ей бездушную дерзость этого письма? Пусть она сохраняет свои милости для тех, кто добивается их. Мне ничего не нужно от нее. Я только хочу, чтобы меня оставили в покое с друзьями, которых я люблю. Или вы хотите избавиться от меня, синьора, убеждая меня заискивать милости мистрис Баннистер?
Бедной синьоре Пичирилло было очень трудно убеждать девушку принять руку столь холодно протянутую ей, по добрая женщина чувствовала, что она обязана это сделать, и мисс Вэн любила свою покровительницу слишком нежно для того, чтобы не послушаться ее. Элинор пошла на следующее утро к своей сестре в Бейсуотер, где обширные комнаты показались ей вдвое обширнее в сравнении с маленькой гостиной, половина которой была занята старинным фортепьяно. А тут великолепный рояль Эрара казался оазисом в пустыне, на роскошном брюссельском ковре.
Мистрис Баннистер заблагорассудилось быть очень любезной к своей сестре, может быть, она была любезна потому, что Элинор не показывала к ней любви. Эта холодная, жестокосердная женщина подозревала бы корыстолюбивые причины под проявлением сестринской любви.
— Я рада слышать, что ты училась зарабатывать себе пропитание, Элинор, — сказала она, — а более всего, что ты усовершенствовала свой талант на фортепьяно. Я тебя не забыла, как ты увидишь. Люди, с которыми ты живешь, прислали мне свой адрес, когда привезли тебя из Парижа, и я знала, где тебя найти, когда представится случай пристроить тебя. Этот случай теперь представился. Моя старая знакомая мистрис Дэррелль — племянница друга твоего отца, Мориса де-Креспиньи, который еще жив, хотя очень стар и дряхл — написала мне, что ей нужна молодая девушка, которая могла бы быть и компаньонкой и учительницей музыки для молодой особы, которая с ней живет. Эта молодая особа не родственница мистрис Деррелль, но или воспитанница, или питомица. Твоя молодость в этом случае, Элинор, оказывается преимуществом, так как молодой девушке нужна компаньонка ее лет. Тебе дадут умеренное жалованье и будут обращаться как с членом семейства. Кстати, дай мне послушать твою игру, чтобы я могла положительно говорить о твоих талантах.
Элинор Вэн села за рояль. Эраровские струны зазвучали под ее пальцами. Ее почти испугал громкий звук инструмента. Она играла очень блистательно, и ее сестра удостоила сказать:
— Я думаю, что могу добросовестно похвалить твою игру. Ты, верно, поешь?
— О, да.
— Стало быть, прекрасно, ты можешь считать это место за собой. Остается устроить только один вопрос. Разумеется, тебе должно быть известно, что твой отец занимал в свете очень высокое положение. Самый близкий друг его был де-Креспиньи, дядя той леди, в дом которой я желаю, чтобы ты вступила. Следовательно, ты не можешь удивляться, когда я скажу тебе, что я не желаю, чтобы мистрис Дэррелль знала кто ты.
— Что вы хотите сказать, Гортензия?
— Я хочу сказать, что я рекомендую тебя как молодую девушку, в которой я принимаю участие. Ты должна отправиться в Гэзльуд под чужим именем.
— Гортензия!..
— Ну что! — Вскричала мистрис Баннистер, приподняв свои прекрасные черные брови.
— Мне не нужно этого места, я не хочу принимать чужое имя. Я лучше останусь с моими друзьями. Я очень их люблю и очень счастлива с ними.
— Боже мой! — Воскликнула мистрис Баннистер. — Какая польза стараться оказать некоторым людям услугу? Я придумывала как бы мне воспользоваться этим случаем, а эта неблагодарная девушка говорит, что ей не нужно этого места! Знаешь ли ты от чего ты отказываешься, Элинор Вэн? Или ты переняла от отца привычку к нищенству, что предпочитаешь быть в тягость этой бедной учительнице музыки и ее сыну, или племяннику, что ли, скорее чем честными трудами содержать себя?
Элинор вскочила из-за рояля, до сих пор она перебирала пальцами белые клавиши, восхищаясь красотою тона. Она вскочила и взглянула на свою сестру, покраснев от негодования до самых корней своих золотистых волос.
Неужели это правда? Неужели она действительно в тягость своим любимым друзьям?
— Если вы это думаете, Гортензия, — сказала она, — если вы думаете, что я в тягость милой синьоре, или Ричарду, я возьму всякое место, какое вы хотите, как бы ни было оно трудно. Я буду трудиться день и ночь скорее, чем быть им долее в тягость.
Элинор вспомнила, как мало получала она от своих немногих учениц. Да, Гортензия, без сомнения, права: она была в тягость этим добрым людям, которые взяли ее в дом в час отчаяния и несчастья.
— Я возьму это место, Гортензия! — закричала Элинор.
— Я назовусь чужим именем. Я сделаю все на свете скорее, чем употреблять во зло доброту моих друзей.
— Очень хорошо, — холодно отвечала мистрис Баннистер— Пожалуйста, не говори никаких геройских фраз. Это место очень хорошее — уверяю тебя, и многие девушки были бы рады воспользоваться таким случаем. Я напишу к моему другу, мистрис Дэррелль, и рекомендую тебя ей. Больше я ничего не могу сделать. Разумеется, я не могу ручаться за успех, но Эллен Дэррелль и я были большими друзьями несколько лет тому назад, и я знаю, что я имею на нее значительное влияние. Я напишу тебе о результате моей рекомендации.
Элинор вышла от сестры, выпив два-три глотка светлого хереса, который мистрис Баннистер заставила ее выпить. Вино имело такой кислый вкус, как будто виноград, из которого оно было сделано, никогда не видал солнца. Мисс Вэн была рада поставить рюмку и убежать от холодной пышности гостиной ее сестры.
Медленно и грустно возвращалась она домой. Она должна была оставить дорогих друзей, оставить бедные комнатки, в которых она была так счастлива, и вступить в холодный свет к знатным людям, в таком низком звании, что должна была даже отказаться от своего имени.