Победитель не получает ничего (другой перевод)
Шрифт:
— Дело, конечно, обычное, — сказал Джонсон. — Вроде первого посещения зубного врача или первого нездоровья у девушки, но меня это выбило из колеи.
— Да оно и понятно, — сказал старший из носильщиков. — Я вас понимаю.
— Из вас, господа, никому не приходилось разводиться? — спросил Джонсон. Он уже перестал умышленно коверкать слова и говорил теперь на хорошем французском языке.
— Нет, — сказал носильщик, назвавший «Sportsman». — Здесь разводы бывают редко. Попадаются, конечно, разведенные мужья, но их немного.
— У нас иначе, — сказал Джонсон. — Почти все разводятся.
— Это верно, — подтвердил носильщик. — Я читал об этом в газетах.
— Я
— Mais vous ^etes encоrе jeune, [9] — сказал носильщик. — Monsieur n'a que trente cinq ans, [10] — пояснил он двум другим. Те закивали в ответ.
— Он совсем молодой, — сказал один из них.
9
Да вы еще молоды (франц.)
10
Господину всего тридцать пять лет (франц.)
— И вы в самом деле разводитесь в первый раз? — спросил носильщик.
— В самом деле, — сказал Джонсон. — Откройте, пожалуйста, бутылку, mademoiselle.
— А дорого стоит развестись?
— Десять тысяч франков.
— Швейцарских?
— Нет, французских.
— Ага. Значит, на швейцарские деньги две тысячи. Все-таки не дешево.
— Да.
— Зачем же это делать?
— Потому что этого требуют.
— А для чего требуют?
— Чтобы выйти замуж за кого-нибудь другого,
— Да ведь это же глупо.
— Вполне согласен, — сказал Джонсон.
Кельнерша налила всем четверым вина. Они подняли стаканы.
— Prosit! — сказал Джонсон.
— A votre sant'e, monsieur, [11] — сказал носильщик.
Двое других прибавили: — Salut.
Шампанское было на вкус точно сладкая фруктовая водица.
— Это что, швейцарский обычай — отвечать всегда на другом языке? — спросил Джонсон.
— Нет, — сказал носильщик. — По-французски выходит вежливее. Кроме того, ведь здесь французская Швейцария.
11
Ваше здоровье, сударь (франц.)
— Но вы говорите по-немецки.
— Да, в моей деревне говорят по-немецки.
— Понимаю, — сказал Джонсон. — Так вы, значит, никогда не разводились?
— Нет. Это слишком дорого. И потом, я никогда не был женат.
— Вот как! — сказал Джонсон. — А эти господа?
— Они женаты.
— Вы довольны, что женаты? — спросил Джонсон второго носильщика.
— Как вы сказали?
— Вам нравится быть женатым?
— Oui. C'est normal. [12]
12
Да. Это в порядке вещей (франц.)
— Именно, — сказал Джонсон. — Et vous, monsieur? [13]
— Ca va, [14] — сказал третий носильщик.
— Pour moi, — сказал Джонсон, — ca ne va pas. [15]
— Monsieur собирается развестись, — объяснил первый носильщик.
— О, — сказал второй носильщик.
— Ага, — сказал третий.
— Ну, — сказал Джонсон, — тема, по-видимому, исчерпана. Вам неинтересно слушать о моих огорчениях, — обратился он к первому носильщику.
13
А у вас как, сударь? (франц.)
14
Все благополучно (франц.)
15
А у меня неблагополучно (франц.)
— Нет, почему же, — возразил носильщик.
— Давайте говорить о чем-нибудь другом.
— Пожалуйста.
— О чем же нам поговорить?
— Вы занимаетесь спортом?
— Нет, — сказал Джонсон. — Вот жена моя спортсменка.
— А вы как развлекаетесь?
— Я — писатель.
— Это хорошо оплачивается?
— Нет. Но потом, когда приобретешь известность, — да.
— Интересно.
— Нет, — сказал Джонсон, — совсем неинтересно. Очень сожалею, господа, но я должен проститься с вами. Прошу вас распить и вторую бутылку.
— Да ведь поезд придет не раньше чем через три четверти часа.
— Я знаю, — сказал Джонсон.
Подошла кельнерша, и он уплатил за вино и за свой обед.
— Вы уходите, сэр? — спросила она.
— Да, — сказал Джонсон. — Хочу немного пройтись. Чемоданы я оставлю здесь.
Он надел кашне, пальто и шляпу. На платформе густыми хлопьями валил снег. Он оглянулся назад и в окно увидел трех носильщиков, которые все еще сидели у стола. Кельнерша выливала им в стаканы остатки вина из начатой бутылки. Неоткупоренную бутылку она унесла обратно. На этом они заработают по три с лишним франка на душу, подумал Джонсон. Он повернулся и пошел вдоль платформы. Когда он сидел в буфете, ему казалось, что боль притупится, если он будет говорить об этом; но она не притупилась; только на душе у него стало скверно.
В буфете на станции Территэ было слишком тепло: буфет был ярко освещен, и чистенькие столики отполированы до блеска. На столиках стояли корзинки с соленым печеньем в бумажных пакетиках и лежали картонные подставки для пивных кружек, чтобы мокрые донышки не оставляли следов на дереве. Стулья были деревянные, резные, с залоснившимися от времени, но очень удобными сиденьями. На стене висели часы, в глубине комнаты была буфетная стойка, а за окном шел снег. За столиком под часами какой-то старик пил кофе и читал вечернюю газету. Вошел носильщик и сказал, что Восточно-симплонский экспресс идет из Сен-Мориса с часовым опозданием. К столу мистера Гарриса подошла кельнерша. Мистер Гаррис только что кончил обедать.
— Экспресс на час опаздывает, сэр. Может быть, выпьете кофе?
— Если вам угодно.
— Простите? — переспросила кельнерша.
— Да, будьте добры, — сказал мистер Гаррис.
— Пожалуйста, сэр, — сказала кельнерша.
Она принесла из кухни кофе. Мистер Гаррис положил сахар в чашку, раздавил его ложечкой и, повернувшись к окну, стал смотреть, как падает снег на освещенную платформу.
— Вы говорите еще на каких-нибудь языках, кроме английского? — спросил он кельнершу.